Часть картины

Это она в себе и ненавидела: чем ближе к ней кто-то оказывался, тем чаще она давала волю той вспыльчивости, которую при других завязывала в мусорный мешок и складировала, не сортируя, где-то в глубине себя, где та все копилась, заванивалась, дырявила мешок и все равно пробивалась наружу. Софья точно знала, что это в ней от матери. Сдержанность, не спокойствие. Но как же она не хотела, чтобы Андрей с его треклятой чуткостью стал жертвой ее внезапной мстительной злости. Впрочем, Андрей и не давал ей взрываться: стоило ей завестись, как он молча уходил курить на улицу, будь то день или глубокая ночь. Его могло не быть полчаса, час, три — в зависимости от того, насколько несправедливо или грубо она себя вела. Возвращался же он всегда как ни в чем не бывало, встречал ее виноватый взгляд и обнимал. Софья чувствовала себя взятой из приюта собакой, которую пытаются приучить к домашней жизни, а она все еще рвется наружу.

Признавшись в этом самой себе, она вышла на балкон. Андрей торопливо погасил сигарету и помахал рукой перед лицом, отгоняя дым.

— Мир?

— Прости, дело не в тебе. Мне важно чувствовать себя самодостаточной.

— В школе своей ты очень самодостаточна? Больше, чем со мной?

— Нет, но…

Она замялась, и он сразу это почувствовал.

— Что?

— Ты обидишься.

— Я не обижаюсь, когда ты не пытаешься меня обижать.

Это правда.

— Я делаю более важные вещи, чем ты, — выпалила и поморщилась от своих же слов.

Андрей с явным облегчением хмыкнул:

— Так и есть. Только что толку, если тебя за эти самые вещи с вещами на выход просят?

— Найду другую работу.

— Так тебе и дадут.

— Николай Александрович пообещал пристроить меня в ту школу, где он раньше работал. Там проблемы с финансированием, вот некоторые преподаватели и ушли.

Она умолчала о том, что в этой школе случился скандал: выяснилось, что один из учителей, пользуясь своим влиянием, организовал себе целый гарем из разновозрастных девиц. Обо всем узнали родители одной десятиклассницы из ее подозрительно откровенной переписки и, конечно же, подняли шум. Школа с таким шлейфом станет черным пятном в ее трудовой. Но ей там самое место.

— Как знаешь. Я думал запустить еще один канал — не сразу, постепенно. Может, сделать тебя ведущей.

— И о чем я там буду говорить? — она вытаращила глаза. — Я ничего не смыслю в этих твоих…

— Научишься. Можно и о другом рассказывать.

После паузы она только вздохнула и потрепала его по плечу:

— Спасибо, но пусть каждый делает свое дело.

— Еще бы знать, какое дело наше.

ты надела все самое красное

Под конец учебного года организм засбоил. Май всегда давался ей тяжело, и этот раз не стал исключением, так что накануне спектакля Софья свалилась с больным горлом. Расстроенная, она позвонила Николаю Александровичу, а тот велел ей отлеживаться и приходить в чувство. Рассказал, что на финальном прогоне захотела поприсутствовать директриса, однако, как водится, в последний момент выяснилось, что кто-то где-то как-то напутал с экзаменационными бланками, так что Елена Георгиевна не подоспела.

Утром в день спектакля Софья получила сообщение от Тимофея: «Как вы себя чувствуете? Вы же придете?». Температура сбилась, но голос, как и силы, так и не вернулся. Она заставила себя встать с постели, прополоскала горло ромашкой, налила в термос чай с мелиссой и, натянув маску, все же отправилась в школу, хотя все происходившее там так и осталось для нее невнятным туманом.

Приуроченный к последнему звонку спектакль начался в полдень. Ребята выступали без заминок, а родительский зал оказался благожелательной аудиторией. Отлично сработал Тимофей, которому пришлось заучить огромные куски текста. Софья еще на репетициях заметила, что Вихрев действительно увлечен материалом: он охотно задерживался на репетициях, обсуждал характер своего героя, предлагал удачные правки. И сейчас она с тревогой обнаружила, что каким-то образом в пьесу, а именно в текст Тимофея, вернулись те части, которые они с Николаем Александровичем заблаговременно вырезали, посчитав их слишком провокационными. Когда она услышала первый отрывок о цензуре и самоцензуре, то подумала, что ошиблась, но на третьем эпизоде сомнений быть не могло. Отыскать Николая Александровича, чтобы выяснить, откуда такие перемены, она не могла: тот еще перед началом спектакля усадил ее в первый ряд и сбежал за кулисы.

В зале слышалось удивленное шушуканье школьников и родителей, время от времени раздавался смех и аплодисменты. Кто-то из школьников вытащил телефон и поднял его выше. Сбоку от сцены стоял школьный оператор в огромных наушниках и снимал все на камеру с прямой трансляцией на сайт школы.

Софья перевела взгляд на Елену Георгиевну. Та сидела очень прямо, стискивая в руках кончик косы, и, очевидно, кляла себя за то, что так и не удосужилась зайти на репетицию.

Софья, впрочем, ругала себя по тем же причинам.

Трансляция