Часть картины

Какое-то время они молча лежали. Наконец она заговорила. Рассказала обо всем, кроме Вихрева. Андрей не перебивал, только вот сжимал ее крепче, да костяшки пальцев перед ее глазами то и дело белели. В конце он задал единственный вопрос:

— Почему ты не хочешь выходить?

— Я только-только перестала бояться. Я не могу, не могу, не могу…

Она раскачивалась из стороны в сторону, бубня одно и то же. Андрей встал и вышел. Хлопнула входная дверь.

Ушел.

Это правильно, это понятно.

Кому нужны сломанные вещи?

Она стащила с себя мокрую одежду и легла на теплый пол, укрывшись халатом. Кажется, все-таки уснула. Когда дверь хлопнула вновь, снаружи было темно.

Андрей в ботинках зашел в ванную. В его руках был какой-то пакет.

— Вернулся?

— Конечно.

Она пожала плечами. Он протянул ей пакет.

— Тебе подарок.

— Не уверена, что мне сейчас до… — Она открыла пакет и замерла. — Что это?

— Ты видишь.

— Зачем?

— Чтобы ты больше не боялась

Она видела, что подарок был для нее великоват.

— И что мне с ним делать?

— Что хочешь. Можешь носить с собой, можешь спрятать, можешь в мусорку выбросить. Только не ту, что рядом с домом.

— Настоящий?

— Да.

— Нелегальный?

— А какой может быть еще?

— Да-да, естественно. Откуда ты?..

— Какая разница?

Она тряхнула головой, не в силах оторвать взгляд от содержимого пакета.

— Тебе нравится? — Он смотрел тяжело.

Сейчас она чувствовала себя куда лучше.

— Да.

— Теперь сможешь выйти?

Она медленно кивнула. Андрей подтянул ее к себе и начал целовать — жадно прикусывая, словно пытаясь протолкнуть язык глубоко в глотку так, что ее затошнило. Она попыталась встать, но он не дал — повалил обратно на пол и начал расстегивать джинсы. Ей не хотелось, совсем не хотелось сейчас. Она укусила его за губу, но он этого словно не заметил, крепко прижимая ее руки к полу и торопливо раздеваясь.

— Андрей! — она почти крикнула, но он не слушал, ему не было дела до того, чего хочет или не хочет она.

— Я для тебя все что угодно сделаю, — сказал он в конце.

Она молча отвернулась и проморгала слезы. Вечером она купила в аптеке таблетки для экстренной контрацепции — впервые.

* * *

Он выглядит смущенным.

— Значит, у него все-таки были склонности к насилию?

Она усмехается:

— Знаете, исходя из своего опыта, я могу сказать, что у всех мужчин, к сожалению, есть такие склонности. Такова уж ваша природа — вопрос лишь в том, как хорошо вы ее подавляете.

— Мне казалось, что, исходя из вашего опыта, вы могли бы сделать аналогичный вывод и в отношении женщин, разве нет?

Усмешка поспешно спадает с ее лица. Надо быть осторожнее, ругает она себя.

— Да, вы правы. Вот только в моем случае это всегда был ответ. Я никогда не начинала, я только реагировала — так, как получалось. Как меня учили. А учили меня мужчины.

* * *

Той ночью она почти не спала. Смотрела в потолок, как можно дальше откатившись от Андрея, и думала. Она не приняла таблетку. Сердце трепыхалось, мысли в голове скакали, она не могла перестать думать, что ребенок, зачатый так, — это неправильно. Так — нельзя.

Под утро удалось провалиться в тяжелый беспокойный сон.

Ее кошмар.

Ее реальность.

Она знала этот сон наизусть.

Снова она на самом верху скалы. Снова внизу море. Мартовское, неприветливое, самое что ни на есть черное. Море бушует. Снова темнеют тучи.

Грозы приходят сюда куда раньше мая.

Она дрожит. Ветер продувает ее слишком тонкую куртку, но дело не в холоде.

Раз. Два. Три.

Давай же, отпускай.

Непослушные руки держатся.

Оглядывает пейзаж вокруг. Пейзаж ее детства. Каждую весну они приезжали сюда всей семьей. Весной, не летом, когда тропы, горы и бухты были переполнены туристами. Едва ли в этом году будет аншлаг — многие испугаются.

Но до этого лета доживать она и не намерена.

А пока что она здесь. Весной. Одна.

Сжимает голову руками и принимается тихонько выть. Слез больше нет, все уже выплакано по дороге. Благо автобус был полупустой, а опухшие глаза она прикрыла солнцезащитными очками.

Спина болит от тяжелого рюкзака. Но снимать нельзя.

Снимет — передумает.

Не сможет заставить себя его надеть.

Слишком слаба для этого.

Если повезет, потеряет сознание от удара об воду и тихо пойдет ко дну.

Если нет? Захлебнется?

А это больно?

Встряхивает головой и пододвигается чуть ближе к краю.

Еще ближе. Ноги полностью свешиваются вниз.

Голова кружится.

Нет, нет, нет, надо контролировать, надо все, все, все контролировать.

Расшибется о камни — станет инвалидом.

Позаботиться о ней некому.

Отодвигается обратно и грызет ногти, прикусывая пальцы до крови.

— Мамочки, — она почти скулит, — за что? За что? За что?

За то.

Тучи подходят все ближе.

Может, тогда ее смоет в море.

Начинает раскачиваться.