Часть картины

— Пожалуйста пожалуйста пожалуйста я не верю в тебя я хотела бы сейчас бы я этого так хотела но я знаю знаю что дальше пустота и ничего нет вообще ничего нет и мне так страшно я так боюсь и если ты есть помоги мне я умоляю помоги я знаю знаю знаю но пожалуйста помоги мне дай мне что-нибудь что угодно я приму любой твой знак только дай я не хочу я боюсь мне страшно я больше ничего такого не сделаю никогда ни за что я искуплю я клянусь клянусь клянусь пожалуйста пожалуйста пожалуйста что угодно что угодно что угодно я могу еще что сделать я могу.

Торг остается без ответа. Стискивает руку так, что ногти впиваются в ладонь.

Что ж, пора. Ослабляет хватку.

— Ай! — взвизгивает и подскакивает.

Она знает этот сон наизусть, и это не по плану.

По правой руке ползет змея.

Она поскальзывается и едва не летит с обрыва, но успевает ухватиться за камень. Рюкзак тянет вниз, но удается подтянуться. Рука, колени, локти — все саднит.

Отползает в сторону, хнычет.

Стягивает рюкзак, вытаскивает оттуда бутылку воды. Судорожно обсасывает ранку в ладони, сплевывает, промывает полость рта. Был яд или нет? Не успела рассмотреть, что именно это была за змея: полоз, медянка, гадюка? Рука болит.

Только тут она замечает, как посветлело вокруг. Тучи ушли на запад, за горы, наконец показался кусочек голубого неба, и даже море как будто чуть посинело.

Она на автомате сжимает и разжимает руку. Переводит взгляд на раскрытый рюкзак, из которого вывалились булыжники, на горизонт, где пробивается солнце, и качает головой: «Засчитано». Поднимается, вытаскивает из рюкзака деньги и паспорт, засовывает их в карманы ветровки и швыряет рюкзак вниз.

— Не я.

После этого отправляется к тропе, ведущей вниз.

Открыла глаза. В комнату пробивалось солнце. Голова трещала, но ей стало куда легче.

В кои-то веки этот сон окончился иначе.

своих посильнее бей

В понедельник при входе в школу ее сумка запищала на рамке. Охранник поднял на нее глаза и подскочил.

— Здравствуйте!

Это был тот же паренек, что и в субботу.

— Вы это… Извините, что так получилось. Я ж не нарочно, я думал, вы знали.

Софья притормозила.

— А почему вы так думали?

— Меня ж сам директор попросил. Сказал, вы человек в таких делах опытный, все пройдет по плану.

Охранник новенький, приезжий. Он действительно мог быть не в курсе ее истории.

— Понятно. Только вы уж в следующий раз тоже предупреждайте, хорошо?

— Ага. С праздником, кстати!

— Спасибо, прошел уже праздник.

— Как же, сегодня только. День рождения! — удивился охранник.

Софья не стала вдаваться в подробности, только недоуменно покачала головой и пошла вперед. В кабинете закрыла дверь на защелку и опустила жалюзи. Проверила время на своем новом старом телефоне, выданном ей Андреем: до урока еще полчаса. Оглядела класс.

Субботняя сцена все еще стояла у нее перед глазами.

Вопрос «за что» все еще сидел в ее голове.

Она подошла к своему столу и открыла верхний ящик, где лежали аккуратно наточенные карандаши. Непослушными руками потянула из сумки сверток, как раздался стук в дверь.

Она торопливо захлопнула ящик стола.

— Софья Львовна, я же видел, что вы пришли, — послышался голос Николая Александровича.

Она подскочила и отперла дверь. Николай Александрович с порога заключил ее в объятья. Он гладил ее по голове и что-то шептал, пытаясь утешить. И почему только в субботу это был Тима, а не он. Софья мягко постаралась высвободиться.

— Николай Александрович, слухи пойдут… — она усмехнулась.

Он только поморщился:

— Да и бог с ними… Или черт, я уж не знаю теперь. Вы как?

— В порядке.

— Ой ли? — Он смотрел с сомнением.

— Конечно, меня перетрясло, но я в норме.

— Вы уверены? — Он выпалил: — Ко мне подходил Тимофей.

— Даже так.

Этого она не ожидала.

— Мне показалось, что мальчик за вас беспокоится.

— Полагаю, что не показалось.

— Пожалуй. Мне, признаться, подумалось, что он переживает чрезвычайно интенсивно. Понимаете, о чем я?

— О да. Он выбрал не лучшее время для того, чтобы делиться своими переживаниями со мной.

Николай Александрович кивнул:

— Пожалуй, Вихрев не главная ваша проблема.

— Пожалуй. Вот только теперь акция на спектакле, да и сам спектакль… выглядят несколько иначе.

То побелевшее взволнованное лицо, которое склонилось над ней после нападения директрисы, должно было показать ей куда больше увиденного.

Те слова матери Тимофея, которая подошла к ней выразить свою поддержку, должны были сказать ей куда больше услышанного.

«Тима много о вас говорил». Софью зацепили эти слова, но она так и не дала себе труда задуматься, что же в них было такого.

Николай Александрович пожал плечами.

— Да какая, в сущности, теперь разница! Как думаете, что именно спровоцировало этот, с позволения сказать, перформанс? Я грешу на многоуважаемую Ларису Сергеевну из музея. Такая и настучать могла.

— Я хотела бы думать, что это все ошибка. Но все всё знали. Все знали. — Она понизила голос и задала мучивший ее все выходные вопрос: — Вы?..

Николай Александрович встрепенулся: