Частная жизнь импрессионистов

Хотя консервативная пресса игнорировала выставку, левые газеты освещали ее. «Пари-журналь» хвалил новую «школу», особенно Моне, однако критиковал включение в группу таких традиционных художников, как Буден и Бракемон. Критики, которые могли бы оказать поддержку – Дюранти, Аструк, Сильвестр, – молчали, вероятно, из лояльности к Мане. Золя посетил выставку, но не комментировал ее. Появился один квазиблагосклонный отзыв – в «Ле Сьекль». Обозреватель Кастаньяри напоминал читателям о недавно состоявшейся выставке в галерее Дюран-Рюэля на улице Пелетье и отмечал, что нынешняя экспозиция – еще одна возможность увидеть произведения художников, которые сплотились, «будучи отвергнуты официальными лицами и прочими академиками». Конечно, их было бы трудно увидеть и оценить, но Дюран-Рюэль поддержал их, и некоторые особенности их живописи (включая вероятное влияние японского искусства) теперь хорошо известны. Творчество этих художников «не скучно и не банально. Оно живое, яркое и утонченное – одним словом, обаятельное». Но Кастаньяри делал одну оговорку: останется ли подобное искусство в истории? Живописцы новой школы, безусловно, старались создать новую художественную систему. Возможно, теперь, когда им это удалось, каждый из них найдет свой путь и будет двигаться дальше (кроме Сезанна, этот, судя по всему, безнадежен).

Ренуар пришел в ярость:

– Ну что прикажете делать с тупыми литераторами, которые никогда не поймут, что живопись – это ремесло! Оно создается материалами, а не идеями! Идеи приходят потом, когда картина закончена.

Другие обозреватели ограничивались передачей разговоров, подслушанных в выставочных залах. Автор колонки «Новости искусства» из «Ля Патри» отмечал, что на выставке есть минимум дюжина полотен, которые Салон вполне мог бы принять. «Но остальное!..» Помнят ли читатели «Салон отверженных», где были выставлены «обнаженные женщины цвета маринованной селедки, бледно-желтые лошади..?». Так вот, тот Салон был Лувром, Питти, Уффици по сравнению с этой выставкой. Кое-кто считает, что она – не что иное, как еще один «Салон отверженных», на сей раз тайно организованный самим Салоном, чтобы выставить напоказ отверженных и оправдать жюри в его неприятии. Другие полагают, что все это – розыгрыш шутника, который «макает кисть в краски, размазывает краски по ярдам холста и подписывает разными именами». А есть и те, кто уверен: все это, несомненно, – ученики Мане, которых он отверг… «Но разве не был и сам мсье Мане отвергнут в этом году?..»

По иронии судьбы, несмотря на отказ от участия в Обществе, публика не сомневалась, что за всем этим так или иначе стоит Мане. Чем более скандальную известность приобретала группа, тем больше публика была уверена в том, что он их лидер. И «Современная Олимпия» Сезанна едва ли могла убедить в обратном. Обозреватели официальной выставки Салона, где Мане был представлен всего одной работой, тоже ухватились за это сравнение.

Мсье Мане, – писал Жюль Кларети в «Андепандан» 20 апреля, – среди тех, кто утверждает, будто в живописи художник может и даже должен довольствоваться впечатлением – impression. В галерее Надара мы увидели и других импрессионистов – таких же, как Мане, только более непримиримых: Писсарро, мадемуазель Моризо и т. д., которые, судя по всему, объявили войну красоте.

Казалось, хуже уже некуда. Однако обнаружилось, что может быть и хуже. Три недели спустя, за день до закрытия независимой выставки, появилась еще одна заметка – в рубрике «Новости с выставок» газеты «Ля Па-три»:

На бульваре Капуцинок работает выставка НЕПРИМИРИМЫХ, или, вернее, НЕНОРМАЛЬНЫХ, о которой я уже рассказывал. Если вы хотите позабавиться и у вас есть свободная минутка, не пропустите.

Но самая уничижительная публикация появилась в сатирическом журнале «Шаривари» 25 апреля. Луи Лерой написал статью в форме мистификации, представив себя критиком, который водит по выставке вымышленного пейзажиста «мсье Жозефа Винсента, ученика Бертена», которого несколько правительств увенчали медалями и наградами. Вместе они переходят из зала в зал, и критик все больше цепенеет от ужаса. В первом зале они видят «Балерину» Дега.

– Как жаль, – замечает Винсент, – что с таким чувством цвета он совершенно не умеет рисовать.

Потом они переходят к «Заморозкам» Писсарро. Художнику кажется, что его очки запотели, и он спешит их протереть, после чего, снова посадив на нос, восклицает:

– Палитра Микеланджело!.. Но что это, черт возьми?