— Мне очень совестно за вчерашний срыв, Арес, — объяснил Падуа. — Поэтому я вам раньше ничего не рассказывал. Все началось раньше, — Падуа вымученно улыбнулся. — Я заварил эту кашу, и сам же стал жертвой. Видите ли, Арес, «Балерина» — это подделка.
Я чуть не подпрыгнул в кресле, но вовремя взял себя в руки.
— Не стоит так огорчаться, — произнес я. — Подобные шуточки никогда ни к чему хорошему не приводят.
Падуа, похоже, не слушал, и неожиданно начал свой рассказ с таким видом, словно давно собирался кому-нибудь об этом поведать.
— Во время медового месяца мы с женой отправились в Париж, там я и приобрел эту картину. В ту пору еще не было такого ажиотажа вокруг предметов искусства. И не было таких строгих правил в отношении их вывоза. Я тогда был компетентным, достаточно образованным и вместе с тем амбициозным служащим… Должно быть, эти амбиции и помогли мне добиться благосклонности моей будущей жены, претендентов на ее руку хватало, она была богатой и культурной женщиной. После свадьбы мы решили отправиться в Париж. И я мечтал поднести ей такой подарок, который вызвал бы ее восторг, но, к сожалению, ни средств, ни возможностей у меня в то время не было, и я никак не мог добиться успеха. Увидев эту картину, я понял, что счастье, наконец, мне улыбнулось. Прогуливаясь по Латинскому кварталу, я встретил молодого художника, который предложил мне купить у негр Дега. Вы только прислушайтесь — Дега! Но парень сразу меня предупредил, что картина написана не Дега, что это талантливо, очень талантливо выполненная копия. Понимаете? Любопытно, что он признался мне в том уже в студии, когда я, раскрыв рот, наслаждался картиной. А она была прекрасна! Я не разбирался в живописи, потому показал ее знатокам. И многие из них, без колебаний утверждали, что это подлинник. Я приобрел картину. Кстати, заплатил за нее смехотворно маленькую сумму. И не раскаивался; увидев реакцию Софи, я испытал гордость и удовлетворение. Я ходил раздувшись от важности как индюк, разумеется, жене сказал, что это подлинник. Это и было моей ошибкой, ведь, наверное, где-то существовал оригинал Дега. Мне следовало обо всем рассказать жене, извиниться, но я без конца это оттягивал. Не мог. Мне просто не хватало духу. Время шло. Все, кто посещал наш дом, уходили с уверенностью, что любовались подлинным Дега. Но так не могло продолжаться вечно. Точно не помню когда, кажется, года через три, Совет попечителей церкви, в который входила моя супруга, решил устроить аукцион по продаже ценных вещей, а деньги от него перечислить на постройку церкви. И моя жена решила преподнести им в дар Дега. Я забил тревогу. Ведь это означало, что будущий покупатель обнаружит подделку и меня объявят мошенником!
— Приятная ситуация! — воскликнул я.
— Я говорил себе то же самое! — кивнул Падуа. — Как вы, наверное, предположили, попытался отговорить свою жену. Приводил для этого все возможные доводы. Но тщетно. Софи всегда делала то, что ей вздумается. Картина представляла для нее духовную ценность, а раз духовную — значит она должна принадлежать Богу. Она заявила, что не может пожертвовать деньги или какую-нибудь материальную ценность, потому что это всегда вызывало у нее отвращение. Вы только вообразите! Я не знал, что делать и рассказал обо всем Сусанне, с которой был связан тесной дружбой. — Падуа поднял на меня глаза, робкая улыбка промелькнула на его губах. — Сусанна была тем человеком, который всегда мог дать дельный совет. Она предложила просто-напросто перекупить картину до открытия аукциона, и эта идея показалась мне стоящей. И Сусанна приобрела ее за 15 000 песо. А потом обещала продать картину мне. — Падуа умолк и глубоко вздохнул. — Вот для чего мне нужна картина, Арес. Потому что если она попадет в руки властей, они смогут отдать ее на экспертизу, и разразится такой скандал, что мне не поздоровится.
Я смотрел на его безутешное лицо еле сдерживая смех. Столько хлопот из-за какой-то подделки. Ведь все могло бы разрешиться иначе, скажи он жене: «Знаешь, старуха, я купил тебе ценную картину. Заплатил за нее гроши. Вот здесь внизу написано Дега, но на самом деле написал ее Сеньор Никто. Ты ведь не рассердишься, правда?» Но сеньор Падуа поступил не так, как простой смертный. Он предпочел прожить всю жизнь в этой беспрестанной лжи, ради одного лишь тупого удовлетворения своей ненасытной гордыни.
— Вот и все, Арес, — сказал Падуа, давая понять, что его повествование подошло к концу. — Вы продадите мне картину?
— Там будет видно, пока что это не в моей власти, — ответил я. — Как вы сами недавно заметили, я не могу продать то, чего у меня нет.
Падуа с досадой махнул рукой.
— Вы мне обещаете? — спросил он.
— Я ничего не обещаю и не обещал. Я сказал, что поговорю с вами, вот мы и поговорили.
— А письмо? Что вы сделаете с письмом?
— Пока что спрячу его. Посмотрим, насколько правдив ваш рассказ.
Падуа приподнялся в кресле, побелев от ярости.
— Вы — мошенник! — заорал он. — Я думал…
Я презрительно улыбнулся.