— Вы не совсем уверены в моем благоразумии, — тихо произнесла она. — Когда я пришла в полицию с заявлением о вашем алиби, я сделала это потому лишь, что ни на секунду не сомневалась в вашей невиновности. — Гленда запнулась и посмотрела на меня с укором. — А вот сейчас я в этом что-то не совсем уверена…
— В чем же вы сейчас сомневаетесь?
— Вы похитили картину, да?
— Ну… — наконец протянул — я. — Это называется поверхностным суждением. — Я не говорил, что картина у меня. А если даже и так, это еще не означает, что я ее украл.
— Но… но в чем же дело?
— В свое время все станет на свои места, Гленда, И ваша помощь только ускорит дело. Что вы на это скажете?
Она пожала плечами так, что это можно было принять за согласие, однако на лице ее все еще читался страх.
— Вам нечего бояться, — заверил я.
— Хорошо, — кивнула Гленда. — Я согласна.
— И вы обещаете быть благоразумной?
— Обещаю! — торжественно сказала она.
— Ладно, — произнес я, улыбаясь, потому что у Гленды был такой серьезный вид, что мне даже стало смешно. — Верю вам на слово.
И я поведал ей историю Падуа о картине, аукционе, и фальшивке. Девушка слушала меня с ошеломленным видом. Мой рассказ ее поразил. Когда я закончил, она сказала:
— Кажется невероятным, что происходят подобные вещи, верно? Почему этот человек не сказал жене правду? Уверена, что хорошая жена его поняла бы.
— Вот именно, — согласился я. — Мужчины часто совершают опрометчивые поступки из-за женщин.
Гленда рассмеялась, на ее щеках снова появились ямочки.
— Некоторые мужчины, — поправила она. — Вы ведь так не поступили, а? Мой отец прав, Арес, вы — неисправимый циник, — она произнесла последние слова непринужденно-весело.
Я церемонно склонил голову, как бы благодаря ее за комплимент. Затем, усевшись поудобнее, отменил, что окончательно воспринимаю Гленду не как девушку-подростка, а как женщину в полном смысле этого слова.
Отпив из стакана «дайкири», я внимательно посмотрел на нее. Да, я был прав. Она уже далеко не ребенок, и знает об этом.
Мы еще немного поболтали, и я почувствовал, что девушка пытается очаровать меня этой болтовней. Но я ненавидел говорить о тех вещах, которые не любил. Прежде чем она ушла, я еще раз напомнил ей о благоразумии.
Еще минут десять после ухода Гленды над столом витал легкий аромат ее духов, и мне снова припомнились трогательные ямочки на щеках и мягкая женственная улыбка.
В четыре я позвонил Алисе. Длинные гудки уведомили меня, что ее нет дома. Через полчаса я позвонил снова и услышал: «Да, слушаю! Слушаю!», но промолчал. Алиса с раздражением повесила трубку. Это было мне на руку. Я немного подождал, но не услышал характерного щелчка, какой обычно бывает при прослушивании. Я подождал еще двадцать минут и снова позвонил, и как и прежде помолчал в трубку. На сей раз Алиса за несколько секунд в самых нелестных выражениях выложила все, что думает по поводу этого молчания, и безжалостно хлопнула трубкой о рычаг. Когда я позвонил в третий раз, с Алисой чуть не случилась истерика.
— Помолчите, сеньора! — смеясь приказал я. — Боже мой! Что за выражения!
— Убирайтесь к черту! — тем же тоном закричала она, все еще не разобрав, с кем говорит.
— У тебя плохое настроение?
— А, это ты? Прости, любовь моя, — извинилась она, узнав мой голос. — Какой-то кретин без конца названивает и молчит в трубку.
— И это повод, чтобы оскорблять меня?
— Бога ради, Хуглар! Ты что, не понимаешь, я приняла тебя за другого?
— Понятно, понятно… Значит, у тебя есть другой!
Я еле сдерживался, чтобы не расхохотаться. Алиса снова принялась ругаться.
— Отлично, отлично, — перебил я. — Ладно, попридержи свой язычок, и скажи лучше, сверток, который я тебе прислал, у тебя?
Понизив голос, она прошептала:
— Ты имеешь в виду картину?
— Ага, уже посмотрела…
— А что? — обиделась она. — Я не знала, что там и… Но как ты решился, Хуглар? А вдруг бы полиция обыскала дом?
— Потому я это и сделал, дорогая. Где она?
— Здесь, — чуть слышно ответила она. — Я ее как следует припрятала.
— Жди меня в течение часа, — сказал я и повесил трубку.
Посмотрел на часы — уже шесть десять, а солнце все еще стоит высоко и ужасно жарко. Я вытер пот со лба и поспешил к Алисе.
Она встретила меня с непонятным выражением лица. В левой руке она сжимала конверт. Переступив порог, я спросил:
— Что случилось, дорогая?
Она растерянно посмотрела на меня.
— Да нет, ничего, только… Вот это письмо. Странно, когда принесли твой сверток, его еще не было. А почтальон приходил часов в двенадцать.
— Может, письмо принес кто-нибудь еще?
— Возможно… — проговорила она, и губы ее задрожали от волнения. — И от кого оно?
— Не знаю. Сначала надо прочитать. Чего ждать?
Алиса настороженно посмотрела на меня. Я улыбнулся — женщины всегда все драматизируют.
Алиса мельком взглянула на листок бумаги и подняла глаза на меня. В них стоял такой страх, что я буквально оцепенел. Ни слова не говоря, Алиса прижалась ко мне; ее трясло от рыданий. Я нежно обнял девушку за талию, провел в гостиную и усадил на кушетку. Затем вытер ей слезы платком и попытался успокоить. Алиса дрожащей рукой протянула мне письмо.