Часы Зигмунда Фрейда

Ей показалось, что она уже лежала на этой кушетке и слышала те же голоса и почти те же самые слова.

– Вы меня поняли? – проговорил главный.

Интонация его была решительной и угрожающей. Обладатель бархатного баритона почувствовал это и проговорил примирительно, словно сдаваясь:

– Я все сделаю… Я сделаю все, как надо… она ничего не будет помнить!

– И быстрее, чтобы не повторилась та ситуация, что в прошлый раз!

Какой прошлый раз? Она что, уже была здесь, в этой комнате? Но она совершенно этого не помнит. А вот голоса… ну, один голос принадлежит ее мужу, тому человеку, с которым она живет в квартире вот уже… она не помнит, сколько. А вот второй голос, низкий, властный… она тоже его слышала. И вспомнила, где. Этот же голос говорил ей про операцию, которая должна обязательно произойти на этой неделе. На этой? Какой сегодня день? Она не помнит. И число тоже. Эти провалы в памяти… Кажется, в больницу она ездила сегодня. Ну да, на ней костюм, который она надевала утром. Хотя они все похожи… Вот зачем ей три одинаковых брючных костюма?

Нора отбросила эту мысль, как несущественную. Так что за операция? Что она должна сделать в банке на этой неделе? Дату этот человек обещал сообщить ей позже. А теперь тот же голос велит сделать так, чтобы она ничего не помнила!

Норе стало страшно.

Кто эти люди? Что они с ней собираются делать? Собираются отнять у нее память? Но она и так плохо помнит, что с ней было прежде…

До сих пор все ее мысли были медлительными и неповоротливыми, видимо, под действием той дряни, которую ей вкололи в морге. Но теперь она начинала оживать – и до нее постепенно доходил весь ужас ее положения.

Она спустила ноги на пол, с трудом поднялась.

Бежать? Но куда?

Единственное окно было забрано решеткой, а единственная дверь… за ней-то и таилась опасность!

Нора сделала неуверенный шаг вперед…

И в это время дверь открылась, и в комнату вкатился маленький человечек с непропорционально большой головой. Кроме того, у него была густая пышная шевелюра, кустистые брови, как у скотч-терьера, и огромная черная борода, отчего он был похож на основателя диалектического материализма Карла Маркса. На тех портретах, где тот еще не поседел.

Только глаза у него были совсем другие – пронзительные, темные, глубоко посаженные.

И эти глаза, как два буравчика, вонзились в Нору, и человечек проговорил тем самым бархатным баритоном, который Нора слышала в соседней комнате:

– И куда это мы собрались?

– Я… никуда… – испуганно пролепетала Нора и попятилась. Она снова взглянула на окно, но там была решетка.

– Правильно, – одобрил человечек. – И не надо вам никуда. Вам надо отдохнуть, расслабиться… забыться… самое главное – забыться, то есть забыть себя…

Он полез во внутренний карман своего пиджака, достал из него круглые карманные серебряные часы на толстой витой цепочке, показал Норе:

– Посмотрите, какие интересные часы! Они очень старинные и необычные…

Нора против своей воли посмотрела на часы.

Они и правда были необычные – на циферблате были не привычные арабские цифры, и даже не римские, а какие-то странные незнакомые значки, словно буквы какого-то древнего алфавита.

Нора не могла оторвать взгляд от этих часов. Скоро она поняла, что их стрелки движутся в обратную сторону, словно время идет вспять, из будущего в прошлое…

А человечек с бородой раскачивал часы на цепочке и говорил своим красивым бархатным голосом:

– Смотрите, смотрите на эти часы! Вы видите, как уходит время, как оно утекает между пальцев… не сводите с них взгляда! Вы чувствуете, как время затягивает вас, засасывает в свой водоворот? Оно отнимет у вас память – не всю, но ту, которая вам не нужна. Вы забудете свое прошлое. Да и зачем оно вам? Прошлое только мешает вам жить, оно висит у вас на ногах, как чугунная гиря! Освободитесь же от него! Отбросьте его, как ненужный балласт! Без прошлого, без лишних воспоминаний, вам станет гораздо лучше!

Соседняя комната в этой большой квартире была не такая запущенная, тут оставалась даже кое-какая мебель – старинный письменный стол, проеденный жучками, и столешница, покрытая продранным зеленым сукном, венский стул с обмотанными изолентой ножками, ящики от комода, сваленные в углу просто так, и, наконец, обычный диван из румынского гарнитура, какие стояли в советское время едва ли не в каждой уважающей себя квартире.

На диване в данный момент развалился коротко стриженный коренастый парень – тот самый, который перехватил эту заразу в морге больницы и привез сюда.

Он позволил себе такую вольную позу, потому что в комнате никого не было – шеф вышел и стоял теперь под соседней дверью, слушая, как этот чокнутый гипнотизер обрабатывает объект.

Это шеф так ее называл – объект, а он сам в мыслях звал ее стервой, заразой, сушеной воблой и мороженой щукой. Это если культурно выражаться, а кроме этого, у него на языке вертелось еще много достойных эпитетов.