"Чего изволите?" или Похождения литературного негодяя

Итак — на поиски «странных сближений», может быть и незаметных с первого взгляда, но имеющих в жизни и литературе «тьму примеров». Думаю, они помогут понять, зачем нам эта классика.

ЗНАКОМ ОН ВАМ?

Все тот же он, иль усмирился?Иль корчит так же чудака?

Скажите, чем он возвратился?Что нам представит он пока?Чем ныне явится? Мельмотом,Космополитом, патриотом,Гарольдом, квакером, ханжой,

Иль маской щегольнет иной,Иль просто будет добрый малый,Как вы да я, как целый свет?..— Знаком он вам? — И да, и нет.

А. С. Пушкин

Известная с давних пор картина; она памятна, наверное, каждому бывшему шестикласснику: «Через базарную площадь идет полицейский надзиратель Очумелов в новой шинели и с узелком в руке. За ним шагает рыжий городовой с решетом, доверху наполненным конфискованным крыжовником. Кругом тишина… На площади ни души…»

Чем не идиллия?.. Но что за крики? «Так ты кусаться, окаянная? — слышит вдруг Очумелов. — Ребята, не пущай ее! Нынче не велено кусаться! Держи!» Идиллия вмиг разрушилась, и обладателю новой шинели пришлось изрядно поволноваться, прежде чем спокойствие было восстановлено. Чья же это собачонка укусила за палец золотых дел мастера Хрюкина — генеральская или нет? Вот вопрос! Ошибиться нельзя, надобно знать точно.

Долго прикидывает Очумелов. То распаляется и в гневе готов сурово наказать несчастного владельца: «Я покажу вам, как собак распускать! Пора обратить внимание на подобных господ, не желающих подчиняться постановлениям!.. Ты, Хрюкин, пострадал, и дела этого так не оставляй… Нужно проучить! Пора…» То умиляется и вместо политических угроз добропорядочно заискивает: «Она, может быть, дорогая, а ежели каждый свинья будет ей в нос сигаркой тыкать, то долго ли испортить. Собака — нежная тварь… Шустрая такая… Цап этого за палец! Ха-ха-ха…»

И бросает беднягу то в жар («Сними-ка, Елдырин, с меня пальто… Ужас, как жарко! Должно полагать, перед дождем…»), то в холод («Надень-ка, брат Елдырин, на меня пальто… Что-то ветром подуло… Знобит…»), когда он силится угадать, откуда и каких ждать последствий. Наконец дело благополучно разрешается (не в пользу пострадавшего), и Очумелов с чувством честно исполненного долга, «запахиваясь в шинель, продолжает свой путь по базарной площади».

На наших глазах произошло чудо хамелеонства: человек несколько раз подряд решительно переменил свое мнение, лишь бы потрафить власть имущим. Скажете, мелочь, житейский анекдот, каких множество рассыпано по ранним рассказам Чехова? Ну, это как посмотреть! Если припомнить кое-каких персонажей русской литературы прошлого века да сравнить, то окажется, что не так уж прост этот Очумелов, хоть и полицейский надзиратель. Целый характер с богатой родословной, уходящей в толщу литературного времени!

Не верите? Напрасно! В литературе, как и в жизни, день минувший, нынешний и завтрашний связаны незримыми, но крепкими нитями, а древо будущего опирается на корни прошедшего. Классика густо населена всевозможными родственниками и добрыми знакомцами, богата сквозными событиями, вбирающими характерные черты времени и неотступно тревожащими писательские умы. В ней есть «вечные вопросы», «бродячие сюжеты», «вечные образы», в которых сосредоточены коренные свойства человеческого бытия и которые на каждом историческом витке вновь и вновь притягивают к себе писателей и читателей. На школьной скамье мы привыкаем к ним и как-то забываем, что это и есть те самые «типические характеры в типических обстоятельствах», в которых заключена правда истории и без которых литература не была бы учебником жизни.

Возьмите (раз уж разговор зашел об Очумелове) нашу классику XIX столетия. «Лишние люди» — и память подсказывает имена Онегина, Чацкого, Печорина, Бельтова, Рудина, Обломова… «Маленький человек» — и вы без труда назовете героев Пушкина, Гоголя, Достоевского, Чехова… «Новые люди» — и придут на ум Лаврецкий, Базаров, Инсаров, Рахметов… Зайдет речь о характере русской женщины — вспомнятся героини Пушкина, Некрасова, Тургенева, Достоевского, Гончарова, Льва Толстого… Не забудьте чиновников и купцов — множество их типов и типчиков вывело перо Гоголя и Островского, Салтыкова-Щедрина и Помяловского, Писемского и Успенского, Лескова и Чехова…

Нет, даже не перечислить всех, кто заполнил величественный и многоликий мир русской классики, полный напряженных исканий истины, надежд и разочарований в сущем, веры в человека. Мир, пронизанный вечными вопросами о добре, правде, красоте. Мир, очищавший и обновлявший входящих в него читателей и готовивший их к новой жизни, ожиданием которой напитана наша литература прошлого века.