Чего ждет Кейт

Андерсон Уокер.

– Энди, ты сделал это! – Я обнимаю его. – Говорила же тебе. Вот черт. Мазл тов[16].

– Мазл тов и тебе, – смеется он.

– Мне?

Я возвращаюсь к списку.

Королева Аггравейн: Рейна Медлок.

Король Септимус: Ной Каплан.

– Ной! – усмехаюсь я.

Король Септимус большую часть своего сценического времени молчит из-за наложенного на него проклятья. Вот бы этот эффект перенести и в реальную жизнь. И распространить на всю пижонскую братию.

– Читай дальше, – подталкивает меня Андерсон.

Леди Ларкин: Кейт Гарфилд.

– Погоди… как?

Я медленно поворачиваюсь к Андерсону, закрыв обеими руками рот.

Он обнимает меня.

– Неплохо, а?

Судя по ощущениям, у меня горло схлопнулось. Ничего особенного. Небольшой риск задохнуться и умереть.

Даже осмыслить не могу. Я. И одна из главных ролей. Мне нужно будет учить слова. Выходить в центр сцен. Видеть ряды зрителей. Стоять в лучах софитов.

Леди Ларкин. Настоящий персонаж, с именем, который говорит, поет, что-то делает. Мой голос, но более четкий. Я, но ярче.

– Все это кажется нереальным, – говорю я наконец.

Я всегда думала, что моя любовь к театру не взаимна. Я хотела получить роли, но они не хотели меня. Я ходила на прослушивания, но это ничего не давало. Казалось, я кричу «Я люблю тебя» в сердце черной дыры.

Оказывается, получить главную роль – это все равно что услышать «Я тоже тебя люблю».

Андерсон внимательно изучает мое лицо:

– Рада?

– Да, – киваю я. Потом улыбаюсь и поднимаю на него глаза. – Но разочарована, что в финале нам не придется пожениться.

– Ты бы проверила, кто твой Гарри.

– Да, точно. – Я перевожу взгляд на список, спускаясь ниже своей фамилии. И там, прямо под ней…

Сэр Гарри: Мэттью Олсон.

Твою мать.

Сэр Гарри: Мэттью Олсон.

Сэр Гарри – это возлюбленный моей героини. Мэтт Олсон – мой. Причем речь не просто о каком-то возлюбленном. Они даже этого не скрывают. И у них есть общий ребенок.

Забудьте, что я говорила про необходимость учить слова. Мне бы научиться снова дышать.

Сцена двадцать вторая

Чем ближе мы к дому Шона Сандерса, тем быстрее бьется мое сердце.

– Напомни, почему мы собрались на пижонскую вечеринку?

– Потому что нас пригласил отец твоего будущего ребенка.

Энди шутит так весь вечер. Осеменитель. Отец ребенка. Конечно, он упражняется в остроумии, но клянусь, в его голосе я слышу какое-то напряжение. Как будто, если шутить на эту тему достаточно часто, никто не догадается, как она его беспокоит.

Андерсон берет меня под руку.

– Сделаем же это.

– Сделаем, – решительно киваю я.

Это прямо квинтэссенция домашней вечеринки. Из-за входной двери доносится музыка, и мое сердце начинает стучать в такт ее басам. В окне видны силуэты людей, наклоняющихся друг к другу и опрокидывающих красные пластиковые стаканчики. Оглянувшись на Энди, я вижу, что он замер на пороге, глядя перед собой огромными карими глазами. Похоже, он совершенно растерялся.

– Эй! Ты крутой, – шепчу я.

– Знаю.

– И самый милый.

Он окидывает меня взглядом – сверху вниз – и улыбается.

– Ты тоже.

И да, я краснею. Признавать это неловко, но я стремилась именно к образу крутой и одновременно милой девчонки. Волосы неплохо уложены и заколоты по бокам. Андерсон убедил меня надеть юбку – короткую клетчатую юбку – с высокими ботинками и свободным кардиганом. А еще я подрумянила щеки, накрасила ресницы и губы – единственный макияж, который я могу себе позволить. Стоит добавить еще что-то, и мое лицо выглядит как маска, которую разрисовала толпа детей (или пижонов).

Энди отпускает руку, открывает дверь и ловит мою ладонь, чтобы затащить внутрь.

И – ух!

Вечеринка обрушивается на меня, задевая каждое из пяти чувств. Грохот музыки. Запах пива. Мигание разноцветных гирлянд, доказывающих, что Шон Сандерс – главный любитель праздника в своей пижонской компании. Не отдавая себе в этом отчета, я всем телом прилипаю к Андерсону.

– Как думаешь, Мэтт уже пришел?

– Не знаю. Давай сделаем круг почета.

Круг почета. Андерсон прямо с порога приспособился к местному языку.

Мне стоит больших усилий не выглядеть слишком уж напуганной перспективой проталкиваться через толпу пижонов. А ведь всего несколько часов назад Андерсон точно так же прокладывал нам путь через ряды театральной братии. Тот же маневр, но теперь я вижу перед собой не разноцветные волосы и футболки с логотипом «Гамильтона», а серые спортивные брюки и толстовки, короткие юбки и кроп-топы. В углу я замечаю Райана, который смеется над чем-то с товарищами по бейсбольной команде. Мы ни разу не были на вечеринках вместе, но я видела в его инстаграме[17] фотографии: улыбка, раскрасневшиеся щеки. Думаю, какая-то часть меня понимала: он выпивает там, – но уверенности не было. Ни на одном снимке у него в руках нет стаканчика.

Но теперь все ясно. Мой брат определенно выпивает. Почему-то осознание этого факта заставляет меня чувствовать себя маленькой, странной и очень-очень от него далекой.

Мимо нас проталкивается высоченный светловолосый парень. Напрягая мускулы, он кричит:

– ПА-А-АДЕМ!

– Боже. – Андерсон хватается за горло.