Чего желают боги

Мою душу заполнил трепет волнения, и что это было, я сейчас затруднялась ответить. Однако могу сказать со всей уверенностью, что толику азарта я все-таки ощутила. Бросив взгляд на малышей, я увидела, как они жадно принюхиваются и как шерсть на их загривках начинает топорщиться – запах табов, который щедро нес к ним ветер, взволновал юных хищников. Их кровь и вправду начинала просыпаться.

А потом Улбах повел нас. И если мои тагайни по-прежнему выглядели людьми и воинами, то кийрамы преобразились. Произошло это так незаметно и естественно, что даже было сложно поверить, что могло быть как-то иначе. Сейчас любимцы Хайнудара выглядели так, будто собирались станцевать один из своих танцев, которые превращались в целое преставление. Нет, они не пошли на четырех конечностях, но изменение ощущалось в пластичности их движений, в мягкости крадущейся походки, даже в том, как раздувались их ноздри, словно кийрамы чувствовали запахи так же тонко, как и животные. Это могло бы заворожить, если бы я оставалась просто наблюдателем. Но я кралась вместе со всеми, и сердце мое своим стуком заглушало все прочие звуки, потому не могу сказать, насколько мои шаги были тихи.

А дальше всё развивалось столь стремительно, что я почти не успевала за событиями. Вот мы шагнули к деревьям, вот преодолели полосу, разделявшую нас и табов. Животные, привлеченные движением, наконец подняли головы и заметили нас. Они сорвались с места, и мы следом.

– Стреляй! – рявкнул Улбах, и мимо меня вжикнула стрела, пущенная кем-то из ягиров.

Таб, которому уже была уготована участь добычи, заревел. Стрела застряла у него в крупе, и следом прилетела вторая, вновь не свалив животное с ног, но сильно замедлив его бег, и, когда стадо уже скрылось между деревьями, бедный таб еще только приближался к ним, но… Его ждали. Там тоже были кийрамы. Они пропустили всех, кроме раненого.

Животное вновь заревело и попыталось сбежать, сменив направление. Но преследователи не отпускали, и таб метался между теми, кто преграждает ему путь, и приближавшейся «стаей».

– Отпускай! – гаркнул Улбах, и я заорала на грани истерики:

– Мейтт, вперед!

Рырх на миг обернулся, взглянул на меня вдруг ставшими черными от расширившихся зрачков глазами, а потом издал горловой звук, напоминавший нечто среднее между воем и рычанием, и его собственная стая, будто острые стрелы, понеслась к раненой перепуганной добыче. И вместе с ними припустили кийрамы, чтобы помочь молодняку, когда таб выставит им навстречу рога.

– Ашити! – негромко воскликнули позади.

Я порывисто обернулась, и моя голова оказалась прижата к груди Берика. Ладонь его легла мне на затылок, не позволив обернуться, и я, вдруг ощутив бессилие и благодарность, крепко обхватила ягира за талию.

– Дальше они справятся сами, – сказал мой телохранитель, и я кивнула, соглашаясь с ним.

Теперь я только слушали вой, рев, рычание и человеческие возгласы. Не видела, но знала, что будет происходить дальше. Таба не собирались добивать сразу, ему была отведена роль учебного пособия для рырхов. Улбах собирался познакомить их и с острыми рогами таба, и с его сильными ногами, чтобы знали, как этот зверь может защищаться. После этого ему должны были подарить шанс на спасение, обманчивый шанс на видимое спасение, потому что преследование продолжится, и рырхи должны были сами гнать его, а кийрамы только присматривать, чтобы они не пострадали. И в решающий момент, когда измученный и обессиленный страхом, потерей крови и метаниями зверь будет остановлен, именно вожак должен был перерезать ему горло, чтобы показать, как быстрее убить добычу.

По звукам я поняла, когда таба погнали дальше. Объятия Берика ослабли, и я обернулась. Охотники исчезли, а со мной остались пятеро ягиров, приставленные для охраны, и Берик. Да еще кийрамы, мешавшие табу уйти за стадом, в продолжении травли зверя они не участвовали. Медленно и шумно выдохнув, я поглядела на подрагивающие руки и обняла себя за плечи, стараясь не представлять, что происходит за пределами нашей видимости. Больше не было азарта, только прежняя убежденность – я ненавижу охоту. Метания бедного таба вызывали слезы сострадания, а не желание продолжить преследование.

Не могу точно сказать, сколько прошло времени, пока мы ожидали возвращения охотников, но один из оставшихся кийрамов вдруг произнес:

– Улбах идет.

Признаться, я внутренне сжалась, ожидая увидеть окровавленные морды малышей, но вожак вышел один. Он поманил меня:

– Идем, Ашити, ты должна похвалить рырхов, они хорошо справились. Первыми нагнали таба и напали на него. Хайнудар подсказал им, что надо делать. Сами свалили добычу с ног. Я только и успел перерезать табу горло, как они чуть не накинулись на меня. Во, – он показал окровавленную руку и широко улыбнулся: – Чуть не отгрыз.

– Кто? – машинально спросила я, глядя на кровь, окрасившую левую ладонь Улбаха.