Несколько слов следует сказать и о вышеупомянутом докторе Давиде Марковиче Гордоне, который по окончанию медицинского факультета Московского университета и стажировки в Германии приехал в Таганрог и стал компаньоном и помощником заведующего местной водолечебницей. Во многом благодаря его усилиям и энтузиазму это лечебное заведение приобрело большую популярность. Чехов, лечившегося весной 1899 г. в лечебнице у Гордона кумысом, сложились с врачом дружеские отношения. Чехов писал А. С. Суворину 14 ноября, 1899 г. (Ялта):
Итак, в Таганроге, кроме водолечебницы Гордона, будет и еще водопровод, трамвай и электрическое освещение. Боюсь все-таки, что электричество не затмит Гордона и он долго еще будет лучшим показателем Таганрогской культуры [ЧПСП. Т. 8. С. 289].
Можно сказать, что Чехов, как всегда, «зрил в корень»: если электростанцию в Таганроге запустили в эксплуатацию в 1909 г., то водопровод и трамвай появились в городе только в середине 1920-х и 1930-х гг. соответственно. А вот доктор Гордон и его водолечебница, единственным владельцем которой он стал в 1905 г., превратились вскоре в знаменитый на всю Россию санаторий. В нем лечили больных с заболеваниями нервной системы, болезнями обмена веществ, хронических больных, больных с застарелым сифилисом, ревматиков и др. Применялся самый широкий комплекс физио-терапевтических методов: солнечные ванны, массаж, водные процедуры, лечебная гимнастика, электрофорез кумысная и кефирная диеты. В 1920 г. дальновидный Гордон добровольно передал Советской власти свое лечебное заведение. В советское время он оставался главным врачом и директором этой лечебницы, которая после его кончины одно время называлась «Краевой физиотерапевтической санаторием им. Д. М. Гордона».
Из ялтинских знакомых евреев Чехов был весьма близок с Исааком Наумовичем Альтшуллером, земским врачом, крупным специалистом по туберкулезу. С 1898 г. И. Н. Альтшуллер жил в Ялте, лечил Чехова и Л. Н. Толстого. Он является автором воспоминаний о Чехове [ЛИТНАС. С. 681–702]. Известно 7 писем Чехова к И. Н. Альтшуллеру; 4 письма Альтшуллера к Чехову (1898–1904).
И. Н. Альтшуллеру, 26 июня 1899 г. (Москва).
Милый доктор, не писал я так долго, потому что мне казалось, что скоро я буду в Ялте и мы увидимся. Да и писать не о чем, говоря по правде. Жизнь проходит монотонно, неинтересно.
Приеду я в Ялту около 15 июля. Не нужно ли привезти Вам что-нибудь или исполнить в Москве поручение? Если нужно, то пишите поскорее по адресу: Москва, Мл. Дмитровка, д. Шешкова. Если для Вашей жены или для детей нужны какие-нибудь материи (например, сарпинки), то сестра могла бы выбрать и купить. Вообще не церемоньтесь, пожалуйста, и давайте поручения, какие Вам угодно. ‹…›
Ну, будьте здоровы.
Ваш А. Чехов.
В заключение данного раздела процитируем контрастный по тону и выражениям в сравнении с письмами, приведенными выше, и очень колоритный в описании национальных типов отрывок из письма Чеховым от 14–17 мая 1890 г. (Красный Яр — Томск):
Великолепная моя мамаша, превосходная Маша, сладкий Миша и все присные мои!
‹…› После чая сажусь писать вам это письмо, прерванное приездом заседателя. Заседатель — это густая смесь Ноздрева, Хлестакова и собаки. Пьяница, развратник, лгун, певец, анекдотист и при всем том добрый человек. Привез с собою большой сундук, набитый делами, кровать с матрасом, ружье и писаря. Писарь прекрасный, интеллигентный человек, протестующий либерал, учившийся в Петербурге, свободный, неизвестно как попавший в Сибирь, зараженный до мозга костей всеми болезнями и спивающийся по милости своего принципала, называющего его Колей. Посылает власть за наливкой. «Доктор! — вопит она. — Выпейте еще рюмку, в ноги поклонюсь!» Конечно, выпиваю. Трескает власть здорово, врет напропалую, сквернословит бесстыдно. Ложимся спать. Утром опять посылают за наливкой. Трескают наливку до 10 часов и наконец едут. Выкрест Илья Маркович, которого мужики
Я, заседатель и писарь сели в одном возке. Заседатель всю дорогу врал, пил из горлышка, хвастал, что не берет взяток, восхищался природой и грозил кулаком встречным бродягам. Проехал 15 верст — стоп! Деревня Бровкино… Останавливаемся около жидовской лавочки и идем «отдыхать». Жид бежит за наливкой, а жидовка варит уху, о которой я уже писал. Заседатель распорядился, чтоб пришли сотский, десятский и дорожный подрядчик, и пьяный стал распекать их, нисколько не стесняясь моим присутствием. Он ругался, как татарин [ЧПСП. Т. 4. С. 78–91].
Итак, уже с 80-х годов XIX в. фигура «еврея» в русском культурном пространстве становилась фактом постоянного присутствия. Особенно доброжелательной по отношению евреям была атмосфера в изобразительном и музыкальном искусстве Российской империи[220]
.