Чехов и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

Опровержение одной из этих легенд одновременно является и опровержением другой, потому что как раз в отношениях Чехова с Сувориным, наряду с тогдашней аполитичностью Чехова, обнаруживалось и его прогрессивное, материалистическое мировоззрение, из которого Антон Павлович тогда еще не умел делать политические выводы.

Отношения между Сувориным и Антоном Павловичем носили своеобразный характер. Там, где речь шла об оценках отдельных явлений искусства, отдельных, более или менее «нейтральных» сторон жизни, они нередко сходились между собою в мнениях, и Чехов испытывал удовольствие от бесед и от переписки с Сувориным. Но как только оказывалось, что оценить то или другое явление невозможно, не затрагивая принципиальных, коренных вопросов мировоззрения, так немедленно обнаруживалось, что, в сущности, отношения между Сувориным и Чеховым — это отношения непрерывной полемики двух людей, занимающих резко противоположные идейные позиции.

‹…›

Казалось бы, много было данных у Суворина для глубокого влияния на Чехова. И иронический ум, и меткость, здравый смысл, деловитость суждений об искусстве, и блеск таланта, и «размах». Суворин протянул ему руку тогда, когда Чехов был еще «осколочником» и литературные знакомства его ограничивались Лейкиным и мелкой газетно-журнальной братией.

Но главное, что могло создать почву для глубоких влияний Суворина на Чехова, — это призрак пустоты, посещавший Чехова, его недовольство собой как писателем, его представление, что он занимается «вздором», трудность и, казалось, безнадежность поисков ясных целей и идеалов в эпохе «безвременья». Все это, при склонности Чехова к иронии, могло, казалось бы, привести его к скептицизму, к насмешке надо всем. А тут-то и ждала бы его суворинская опустошенность.

Суворин звал его к спокойно-скептическому отказу от поисков «несбыточного». Он играл и на трезвости ума Чехова. Разве не видно, что все поиски безнадежны, что «целей нет» и не может их быть? Разве не смешно дон-кихотство?

Да, суворинская опасность в жизни Чехова была серьезной, она сосредоточила в себе все яды эпохи.

Но и эту опасность Чехов откинул в своем непрерывном восхождении вперед. И «лейкинщина» и «суворинщина» остались далеко внизу, а чеховский гений поднимался все выше и выше [ЕРМИЛОВ].

Противоположной точки зрения придерживаются современные историки национал-патриотической ориентации, — см., например, [МАКАШИНА][238]. В целом они повторяют утверждения своих дореволюционных единомышленников, которые хором поют А. С. Суворину осанну. В их воспоминаниях [ТЕЛОХР] сей муж, считавший, что во всем «в первую очередь надо быть русским», предстает в ореоле великого труженика-патриота, который, как никто другой, знал беды и болезни России, а издававшаяся им газета «Новое время» — несокрушимой скалой, о которую «разбивались со злобным шипением грязные волны либеральной публицистики». Вот, например, выдержка из некролога Суворина, принадлежащая перу одного известного в 1910-х гг. правого публициста:

Без преувеличения можно сказать, что он первый создал в России большую «политическую газету», с которой, как с выражением общественного мнения, вскоре стали считаться не только в России, но и за границей.

Он сумел привлечь к себе все яркое, все талантливое, и многие из писателей, ныне подвизающихся в оппозиционном и даже в революционном лагере и считающих своей обязанностью при всяком удобном и неудобном случае ругать «суворннскую газету», именно в ней начали свою карьеру, были выдвинуты Сувориным, обласканы им. часто обеспечены. Может быть, не у одного «революционера» искренней затаенной скорбью сожмется сердце при известии о смерти «старика Суворина». Нужны ли имена?

Талантливые литературные силы, привлеченные в «Новое Время», — а больше всего, конечно, сам Суворин. — неутомимый организатор, редактор и писатель, — создали газете огромный круг читателей.

И этот успех не был создан угодничеством, стремлением подладиться под вкусы толпы. Наоборот, Суворин часто, очень часто шел против течения, никогда не кривя душой, чтобы попасть в тон «модным веяниям», каковы бы они ни были. Его «Маленькие письма» нередко шли вразрез с тем, что в ту минуту считалось непреложным. Это создавало ему массу врагов. Бывали случаи, когда на страницах враждебных ему газет, не могших простить ему блестящего успеха, раздавался откровенный призыв к «бойкоту» «Нового Времени». Печатались «коллективные» письма будто бы нововременских читателей, отрекавшихся от «Нового Времени» и клявшихся отныне читать только «Новости» Нотовича. Но «Новости» хирели и, зачахнув, тихо скончались, а «Новое Время» развивалось и крепло.