Чехов и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

В безумном 1905 году, когда, как грибы, нарождались откровенно революционные газеты, когда общество почти поголовно было охвачено революционным бредом, старик Суворин не потерял головы, и только со страниц «Нового Времени» раздался спокойный, трезвый голос. В левом лагере были уверены: теперь «Новому Времени» — конец! Кто будет читать «Новое Время», когда есть «Товарищ». «Сын Отечества» и чуть не десяток других изданий, выходивших с печатавшимся крупными буквами девизом: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Но и из этого кошмарного времени суворинская газета вышла невредимой и еще более укрепила свое положение.

Секрет этого постоянного успеха заключался не только в силе влияния литературного и организаторского таланта старика Суворина, но и, главным образом, в строго определенной национальной позиции, с которой никогда и ни при каких условиях не сходила его газета.

Суворин был просвещенный и терпимый человек. Не признавая узких партийных рамок, он называл свою газету «парламентом» и не стеснял сотрудников «направлением». Свобода мнений — было его девизом, и, правда, нередко на страницах «Нового Времени» встречались противоположные мнения, нередко возгоралась ожесточенная полемика между постоянными сотрудниками газеты. Но зато в национальном вопросе там никогда не было разногласий, и прежде всего всегда стояли интересы России и русских.

Это самоотверженное служение русскому народу, его национальным интересам проводилось с непреклонной прямолинейностью, и с этой позиции, как бессменный часовой, Суворин не отступал никогда. В деле воспитания русского национального самосознания покойный Суворин сыграл выдающуюся роль, — и эту роль со временем по заслугам оценит потомство.

Малый театр не зовут иначе, как «Суворинский»[239]. И так это и есть в действительности. Суворин вложил в него массу личной энергии и огромные средства и почти единолично создал театр, считающийся образцовым наравне с Императорской сценой.

Суворинский театр создал новую эру в театральном деле. Он широко открыл свои двери драматургам и артистическим силам, затиравшимся монопольной «казенной» дирекцией, у которой были свои любимчики, властвовавшие и театре. Многие драматурги, многие артисты, пользующиеся теперь огромной известностью, начинали свою карьеру у Суворина. Многие артисты императорских театров, не уживавшиеся в их душной казенной атмосфере, опять-таки уходили к Суворину и в его театре находили простор для своего творчества. В параллельных постановках Александрийского и Суворинского театров победа нередко оставалась за последним.

А. С. Суворин и сам был драматургом. Его «Татьяна Репина» обошла все театры и до сих пор не сходит с репертуара.

В кипучей неустанной работе А. С. Суворин дожил до глубокой старости. Три года тому назад он праздновал пятидесятилетие своей литературной деятельности и удостоился Высочайшей милости и признания его заслуг с высоты Престола. Как ни старалась тогда левая печать преуменьшить значение этого юбилея, он все-таки был крупным общественным фактом, и тысячи приветствий со всех концов России показали, что недаром прожил Суворин свою жизнь, что работа его встретила и сочувствие, и поддержку.

Дар твой высокий бесспорен,

Полон живой он любви —Славься вовеки, Суворин,Долгие годы живи!Солнце взошло величаво —

Будемте солнце встречать!Славься, шестая держава,Слава Суворину, слава!Славься им наша печать![240]

Василий Васильевич Розанов — вторая «звезда» русской литературы конца ХХ — начала ХХ в., вспыхнувшая, благодаря прозорливости А. С. Суворина в его газете, не мало сумняшись, представлял глубоко интимные, на семейном уровне отношения издателя «Нового времени» с А. П. Чеховым как дружбу «детского сердца» и ловкого, расчетливого хитреца:

Я хорошо знал Суворина, — Чехова вовсе не знал, но через суждения и отношения Суворина к Чехову и обратно могу судить и о Чехове.

Суть и разгадка взаимных их отношений в том, что Чехов был значительно спиритуалистичнее Суворина, развитее, образованнее его (не был в универс., т. е. Суворин) и вообще имел голову «более открытую всем ветрам», нежели Суворин, и до известной степени проникнутую большим количеством мыслей, большим числом точек зрения, чем как это было у Суворина.

Проще, сжатее — был умнее Суворина.

Но тут начинается страшное:

Он был хитрее Суворина. И хуже его сердцем. Гораздо.

Суворин был замечательно ясное сердце. Да: с 4 миллионами в кармане, с 3 домами, собственник типографии и самой бойкой книготорговли, он был «кадет в удаче», «талант, каких мало», «влюблен в родную Землю», и, среди всех актрис и актеров — сохранил почти детское сердце, глубоко доверчивое к людям, верящее в них, любящее их. ‹…›