Вскоре после появления открытого письма Золя были предъявлены официальные обвинения в клевете на военное министерство, Генеральный штаб и военный суд, и он сам предстал перед судом присяжных. Письмо же его взорвало не только французское общество. Последовали обращения о пересмотре дела Дрейфуса, подписанные известными писателями, художниками, учеными Европы. Среди них — Метерлинк, Моне, Ренуар, Пруст [КУЗИЧЕВА].
Несмотря на это «Новое время» 3 (15) января 1898 г. объявило выступление Золя неподсудным «фактом психиатрии». А. С. Суворин в очередном «Маленьком письме» объяснял это его шаг тем, что «восстает самолюбие знаменитого писателя, задетого за живое, больно, чрезвычайно больно укушенное неуспехом», — из-за чего он прибег, мол, к «скандалу, как к средству шумному и весьма безопасному». Излюбленной темой французских и русских антисемитских газет и самого Суворина, было обсуждение клеветнического слуха о том, что защиту Дрейфуса финансируется некий международный еврейский «синдикат с центральной кассой, в которую плывут деньги ‹…› добровольные пожертвования и принудительный налог». В финале своего «Маленького письма» от 3 (15) января Суворин хвалил суд за то, что «еврейская плутократия и союзная ей французская поставлены на свое место. Это было необходимо сделать, ибо горе было бы государству, если б оно стало идти по указке этой „нечистой силы“» [КУЗИЧЕВА].
Суворин объявил всех тех, кто был убежден в невиновности Дрейфуса, «лакеями еврейской плутократии». Именно поэтому Чехов, явно, чтобы поддеть Суворина, в своем письме «отчитался» в получении «от евреев 100 франков». Вопросу о мнимом «синдикате» Золя посвятил одноименную статью («Фигаро», 1 декабря 1897 г.), в которой писал, что если и существует синдикат, то это «синдикат людей доброй воли, сторонников правды и справедливости».
Чехов, со своей стороны, предпочитал высказывать свои взгляды лишь в переписке с ограниченным кругом близких ему лиц. Так, 23 января (4 февраля) 1898 г. (Ницца) он писал Ф. Батюшкову:
У нас только и разговора, что о Зола и Дрейфусе. Громадное большинство интеллигенции на стороне Зола и верит в невиновность Дрейфуса. Зола вырос на целых три аршина: от его протестующих писем точно свежим ветром повеяло, и каждый француз почувствовал, что, слава Богу, есть еще справедливость на свете и что, если осудят невинного, есть кому вступиться. Французские газеты чрезвычайно интересны, а русские — хоть брось. «Новое время» просто отвратительно[274]
[ЧПСП. Т. 7. С. 157–158].В письме к младшему брату Михаилу и его жене Ольге Германовне Чехов от 22 февраля (6 марта) 1898 г. (Ницца) Антон Чехов подробно высказывает свой взгляд на ситуацию вокруг «дела Дрейфуса»:
Ты спрашиваешь, какого я мнения насчет Зола и его процесса. Я считаюсь прежде всего с очевидностью: на стороне Зола вся европейская интеллигенция и против него всё, что есть гадкого и сомнительного. Дело стоит так: представь, что университетская канцелярия по ошибке исключила одного студента вместо другого, ты начинаешь протестовать, а тебе кричат: — «вы оскорбляете науку!», хотя между унив<ерситетской> канцелярией и наукой только то одно общее, что и чиновники и профессора одинаково носят синие фраки; ты клянешься, уверяешь, обличаешь, тебе кричат: «доказательств!» — «Извольте, говоришь ты, пойдем в канцелярию и заглянем там в книги». — «Нельзя! Это канцелярская тайна!..» Вот и вертись тут. Психология франц<узского> правительства ясна. Как порядочная женщина, изменивши раз мужу, делает потом ряд грубых ошибок, становится жертвой наглого шантажа и в конце концов убивает себя — и всё для того, чтобы скрыть свою первую ошибку, так и франц<узское> правительство идет теперь напролом, зажмурив глаза, валяя направо и налево, лишь бы только не сознаться в ошибке.
«Нов<ое> время» ведет нелепую кампанию, зато большинство русских газет если и не за Зола, то против его преследователей. Кассация не поведет ни к чему, даже при благоприятном исходе. Вопрос решится сам собой, как-нибудь случайно, вследствие взрыва тех паров, которые скопляются во французских головах. Всё обойдется [ЧПСП. Т. 7. С. 173–174].
В эти же дни он делает последнюю попытку как-то вразумить Суворина и 6 (18) февраля 1898 г. пишет ему большое и откровенное письмо о своих взглядах на дело Дрейфуса и на ситуации, порожденные этим сфабрикованным французским правительством процессом. В основу своего письма Чехов, полностью солидаризируясь с Золя, кладет систему доводов, которые французский писатель выдвигал в своих статьях и брошюрах этих месяцев, дополняя и развивая ее: