Чехов и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

Иногда эта мысль целиком завладевала Левитаном. Тогда приходили приступы болезненной хандры. Она усиливалась от недовольства своими работами, от сознания, что рука не в силах передать в красках то, что давно уже создало его свободное воображение.

Когда приходила хандра, Левитан бежал от людей. Они казались ему врагами. Он становился груб, дерзок, нетерпим. Он со злобой соскабливал краски со своих картин, прятался, уходил с собакой Вестой на охоту, но не охотился, а без цели бродил по лесам. В такие дни одна только природа заменяла ему родного человека, — она утешала, проводила ветром по лбу, как материнской рукой. Ночью поля были безмолвны, — Левитан отдыхал такими ночами от человеческой глупости и любопытства.

Два раза во время припадка хандры Левитан стрелялся, но остался жив. Оба раза спасал его Чехов.

Хандра проходила. Левитан возвращался к людям, снова писал, любил, верил, запутывался в сложности человеческих отношений, пока его не настигал новый удар хандры [ПАУСТОВСКИЙ].

Вышеприведенный отрывок из повести Паустовского дает, в общих чертах — «импрессионистически», представление о личности Левитана и особенностях его бытования. Можно предполагать, что если бы чеховский друг-художник по случаю ознакомился с определением своей персоны как «жидоватый брюнет из высшего света»[301] или нижеприводимым письмом своего приятеля к их общему знакомому Федору Осиповичу Шехтелю, то, несомненно, несмотря на явно шутливый характер ксенонимических инвектив в его адрес, посчитал бы их для себя оскорбительными.

А. П. Чехов — Ф. О. Шехтелю, 8 июня 1886 г. (Бабкино):

Письмо Ваше получил. Ответ мой прост: Вы свой собственный враг… Во-первых, нельзя так легкомысленно относиться к гимнастике, и во-вторых, стыдно сидеть в душной Москве, когда есть возможность приехать в Бабкино… Житье в городе летом — это хуже педерастии и безнравственнее скотоложства. У нас великолепно: птицы поют, Левитан изображает чеченца, трава пахнет, Николай пьет… В природе столько воздуху и экспрессии, что нет сил описать… Каждый сучок кричит и просится, чтобы его написал жид Левитан, держащий в Бабкине ссудную кассу.

‹…›

Приезжайте не на неделю, а на две — на три. Каяться не будете, особливо если Вы не против житья по-свински, т. е. довольства исключительно только растительными процессами. Бросьте Вы Вашу архитектуру! Вы нам ужасно нужны. Дело в том, что мы (Киселев, Бегичев и мы) собираемся судить по всем правилам юриспруденции, с прокурорами и защитниками, купца Левитана, обвиняемого в a) уклонении от воинской повинности, b) в тайном винокурении (Николай пьет, очевидно, у него, ибо больше пить негде), c) в содержании тайной кассы ссуд, d) в безнравственности и проч. Приготовьте речь в качестве гражданского истца. Ваша комната убрана этюдами. Кровать давно уже ждет Вас.

Пишите, когда ждать Вас? Мы устроим Вам торжественную встречу.

Аптека у нас есть. Гимнастикой заниматься есть где. Купанье грандиозное. Рыба ловится плохо.

Жму руку. А. Чехов [ЧПСП. Т. 1. С. 248–249].

В контексте вышесказанного не могли — гипотетически! — не задевать Левитана такие вот «ксенонимические» реплики его друга, которые, конечно, предназначались для русских ушей, но, наверняка в той или иной форме, долетали и до него при их совместном времяпровождении:

«Кофе подают в молочничках. Много жидов» — это впечатление от Вены;

«Если иногда жиды или министры забирают в свои руки прессу, то почему не дозволить этого Моск университету?»;

«Будьте, голубчик, здоровы, толсты, веселы и покойны. „Влюбляйтесь, судите жидов, молитесь и кушайте побольше“»;

«Защищаться от сплетен — это все равно, что просить у жида взаймы: бесполезно»;

«Был я в Львове (Лемберге), галицийской столице, и купил здесь два тома Шевченки. Жидов здесь видимо-невидимо. Говорят по-русски»;

«Этот еврей не без таланта, но уж очень он самолюбив и зол. Зол, как богомолка, которой в толпе наступили на ногу» — это о земляке, журналисте и краеведе Александре Марковиче Гутмахере (псевдоним А. М. Гущин; 1864–1921), который прислал ему свою книгу «Таганрогские мотивы» (1894 г., Харьков). В нее вошли рассказы, стихотворения и статьи Гутмахера. Среди них две статьи, написанные в 1891 г.: «Н. Ф. Щербина» и «А. П. Чехов», под общим заглавием «Таганрогские таланты».

…пришлите мне через москов. магазин книжку Людвига Берне, холодного жидовского умника… — это, видимо, о книге «Из дневника» Л. Бёрне (Börne; наст. имя Иуда Лейб Барух; 1786–1837), немецкого публициста и писателя еврейского происхождения поборника эмансипации евреев[302].

«Липскеров уже не жид, а англичанин и живет около Красных ворот в роскошном палаццо, как герцог. Tempora mutantur (временя меняются), и никто не предполагал, что из нужника выйдет такой гений» — это об Абраме Яковлевиче Липскерове (1856–1910), редакторе-издателе газеты «Новости дня» (с 1883 г.) и журнала «Русский сатирический листок» (1882–1884 и 1886–1889);

«Не люблю, когда жидки зря треплют мое имя. Это портит нервы»[303].