Чехов в жизни

Чехов – Л. С. Мизиновой. 28 декабря 1892 г. Петербург

Милая Лика, не пишу Вам, потому что не о чем писать; жизнь до такой степени пуста, что только чувствуешь, как кусаются мухи, – и больше ничего. Приезжайте, милая блондиночка, поговорим, поссоримся, помиримся; мне без Вас скучно, и я дал бы пять рублей за возможность поговорить с Вами хотя бы в продолжение пяти минут. Холеры нет, но есть дизентерия, есть коклюш, есть плохая погода с дождем, с сыростью и с кашлем. Прите к нам, хорошенькая Лика, и спойте. Вечера стали длинные, и нет возле человека, который пожелал бы разогнать мою скуку.

В Петербург я поеду, когда буду иметь право, т. е. после холеры. Вероятно, в октябре уже водворюсь там. Помышляю о постройке в том участке и мечтаю о переселении. Но все это пошло. Не пошла одна только поэзия, которой мне недостает.

Денег! Денег! Будь деньги, я уехал бы в Южную Африку, о которой читаю теперь очень интересные письма. Надо иметь цель в жизни, а когда путешествуешь, то имеешь цель.

У нас поспели огурцы. Бром влюбился в m-elle Мерилиз <жившие в Мелихово собаки>. Живем мирно. Водку уже не пьем и не курим, но почему-то все-таки после ужина всякий раз сильно хочется спать, и в комнате пахнет сигарой. Гладков похудел, князь потолстел. У Вареникова, по его словам, клевер хорошо взялся. Недотепа Иваненко продолжает быть недотепой и наступать на розы, грибы, собачьи хвосты и проч. Будет он служить у Ивана в школе? Что Вам известно на этот счет? Мне его бесконечно жаль, и, если б это было принято и не было бы дурно понято, я подарил бы ему кусок земли и построил бы ему дом. Ведь он уж старик!

Я тоже старик. Мне кажется, что жизнь хочет немножко посмеяться надо мной, и потому я спешу записаться в старики. Когда я, прозевавши свою молодость, захочу жить по-человечески и когда мне не удастся это, то у меня будет оправдание: я старик. Впрочем, все это глупо. Простите, Лика, но, право, писать больше не о чем. Мне нужно не писать, а сидеть близко Вас и говорить.

Пойду ужинать.

У нас поспели яблоки. Я сплю по 17 часов в сутки.

Лика, если Вы влюбились в кого-нибудь, а меня уже забыли, то по крайней мере не смейтесь надо мной. Маша и Миша ездили в Бабкино к Киселевым и разочаровались – это новость. Больше же писать не о чем. Были у нас Потапенко и Сергеенко. Потапенко произвел хорошее впечатление. Очень мило поет.

Будьте здоровы, милая моя Лика, и не забывайте меня. Если Вы увлеклись каким-нибудь Тишей, то все-таки черкните хоть строчку.

Ваш А. Чехов

Чехов – Л. С. Мизиновой. 13 августа 1893 г. Мелихово

Милая Лика, Вы выудили из словаря иностранных слов слово эгоизм и угощаете им меня в каждом письме.

Назовите этим словом Вашу собачку.

Я ем, сплю и пишу в свое удовольствие? Я ем и сплю, потому что все едят и спят; даже Вы не чужды этой слабости, несмотря на Вашу воздушность. Что же касается писанья в свое удовольствие, то Вы, очаровательная, прочирикали это только потому, что не знакомы на опыте со всею тяжестью и с угнетающей силой этого червя, подтачивающего жизнь, как бы мелок он ни казался Вам.

Мне все удается? Да, Лика, все, кроме разве того, что в настоящее время у меня нет ни гроша и что я не вижу Вас. Впрочем, не буду спорить с Вами. Пусть по-вашему. Не могу только не поделиться с Вами, друг мой, изумлением: что это Вам, ни с того ни с сего, вздумалось продернуть меня?

Чехов – Л. С. Мизиновой. 1 сентября 1893 г. Мелихово

Очень часто Потапенко и Лика гостили в Мелихове в одно время. <…>

Я и Лика подружились с Игнатием Николаевичем. Мы стали называться его «сестрами» и перешли на «ты». Он был искренен и трогателен в своих отношениях с нами. <…>

И вот, как это нередко бывает в жизни, одна из «сестер», Лика, начала увлекаться Потапенко. Очень. Может быть, что ей хотелось забыться и освободиться от своего мучительного чувства к Антону Павловичу. Но у Потапенко была семья: жена и две дочери…

Лика и Потапенко стали встречаться и в Москве. В конце концов, постепенно разрастаясь, их увлечение перешло в роман.

Начался самый драматический этап в жизни Лики – роман с Потапенко. Все это происходило у нас в Мелихове и в Москве в зиму 1893/94 года. В начале марта 1894 года Лика и Игнаша, как мы его звали, решили уехать в Париж. <…>

Дальше происходит тривиальное и вместе с тем трагическое: Лика ждет ребенка. Потапенко ее оставляет.

М. П. Чехова. Из далекого прошлого

Вы упорно не отвечаете на мои письма, милая Лика, но я все-таки надоедаю Вам и навязываюсь со своими письмами. Я в Вене. Отсюда поеду в Аббацию, потом на озера. <…> Умоляю Вас, не пишите никому в Россию, что я за границей. Я уехал тайно, как вор, и Маша думает, что я в Феодосии. Если узнают, что я за границей, то будут огорчены, ибо мои частые поездки давно уже надоели.

Я не совсем здоров. У меня почти непрерывный кашель. Очевидно, и здоровье я прозевал так же, как Вас.