Челобитные Овдокима Бурунова

Как раз в это самое время вышел приказ министра внутренних дел, запрещающий ссыльным отлучаться за черту города. Одна из ссыльных, Эвелина Улановская, уговорилась с двумя подругами в знак протеста против этого приказа устроить загородную прогулку. Сели они в лодку и поплыли по Водле за грибами. Как только они набрали грибов, их арестовала инвалидная команда, посланная за беглянками уездным исправником. То есть сначала произошло сражение между тремя отважными революционерками и инвалидной командой – девушки забросали служителей правопорядка собранными грибами (времена были настолько вегетарианскими, что в полицию бросались грибами), а уж потом их арестовали, посадили в лодку и вернули в Пудож. В городе их приключения не кончились – группа ссыльных попыталась отбить их у инвалидной команды. Тогда вызвали солдат, и девушек вместе с частью их освободителей снова арестовали. Кончилось все для ссыльных не так весело, как начиналось – Эвелина Улановская уехала в новую ссылку в Вятскую губернию, один из освобождавших девушек ссыльных поехал в Архангельскую губернию, а другой – в Восточную Сибирь. Всю эту историю сами ссыльные стали называть «грибным бунтом». И еще. Улановская вела обширную переписку с писателем Короленко и стала прототипом ссыльной Морозовой в его очерке «Чудная». Современному читателю это ни о чем не говорит, поскольку он, скорее всего, не читал этого очерка, да и самого писателя Короленко вряд ли вспомнит, но… Пудож – не столица и даже не Петрозаводск – сюда не ссылали прототипов ни Анны Карениной, ни Андрея Болконского, ни даже Каштанки.

Одно время в Пудоже образовался даже народнический кружок, которым руководил Павел Князевский, сосланный после грибного бунта в Архангельскую губернию.

На смену народникам в начале двадцатого века пришли (вернее, их прислали) ссыльные социал-демократы, организовавшие в 1903 году в Пудоже свой кружок. Эти чтением запрещенных стихов Некрасова не ограничивались и стали куда активнее народников привлекать местное население к своей работе. Членами кружка были и учителя, и местные служащие, и портной. Был у них свой человек в уездной больнице – фельдшер Тушовская, которая, вместе с еще одним членом кружка, читала выздоравливающим крестьянам нелегальную литературу и вела разговоры с ними на политические темы. Один из крестьян так наслушался большевистских прокламаций и разговоров, что по выходе из больницы стал вести антирелигиозную пропаганду и распространять нелегальную литературу, которой его предусмотрительно снабдили в больнице агитаторы. Другой крестьянин стал говорить… Через год кружок власти ликвидировали, и еще через год… прислали в Пудож новую партию ссыльных, которые устроили в Пудоже первую политическую демонстрацию – в конце января 1905 года девять ссыльных вместе с женами надели на рукава траурные повязки с красной каймой в память о жертвах расстрела Девятого января, построились парами и прошлись по главной улице от полицейского управления до Троицкой церкви. Полиция сорвала с трех демонстрантов траурные повязки, а одного из них арестовала. Возмущенные действиями полиции ссыльные на следующий день заявились с протестом к уездному исправнику. Они не просто пришли к исправнику – у каждого на рукаве была красная траурная повязка. Исправник рвал и метал – требовал прекратить ношение повязок, грозился лишить ссыльных выдаваемого казенного пособия и разослать их по самым глухим деревням Пудожского уезда. Через четыре дня начальник олонецкого губернского жандармского управления полковник Шафалович доносил в департамент полиции, что, несмотря на принятые меры, ссыльные траур не сняли. Как подумаешь… как сравнишь 1905 год, к примеру, с 1962-м или с 2019-м… О демонстрации в Пудоже в марте того же года писала большевистская газета «Вперед», издаваемая в Женеве.

И еще. Уже в 1960-х годах в Пудожский музей принесли доску от обычного комода, которую ссыльные исписали словами из революционных песен: «Трудно, трудно нам живется на Руси родной. Каждый шаг нам достается кровью и борьбой» или «Отречемся от старого мира, отряхнем его прах с наших ног…».