– В чем дело? Почему ты мешкаешь? – раздался голос из-за двери. – Я все прекрасно вижу через замочную скважину. Если ты в самом деле осудил свой поступок, то должен сделать это.
– Что сделать?
– Раздеться, разве не ясно? Ты заставил учительницу пережить точно такой же позор, так что не имеешь никакого права возражать.
– Простите, пожалуйста.
– Нет. Думаешь, тебе будет лучше, если я расскажу обо всем отцу и матери?
D. был повержен. У него было ощущение, будто желудок провалился куда-то вниз, а на его месте образовалась пустота. Дело не в том, что ему было так уж неприятно раздеться догола. Ему даже казалось, что в этом у них как будто достигнуто взаимопонимание. Но он не чувствовал в себе необходимой решимости. Раздевшись, он невольно возбудится. Но как отнесется к этому учительница? Трудно предсказать. Она, несомненно, разозлится и уж на этот раз не спустит ему. А может быть, просто расхохочется, схватившись за живот. И то и другое плохо. Но может быть, ему удастся взять себя в руки и умерить свое возбуждение? Нет, ничего не выйдет. Стоило ему только представить себя обнаженным, и он сразу же возбуждался. А от ее смеха возбудится, конечно, еще сильнее.
Ему оставалось одно – смириться. Стыдясь своего безобразия, он сбросил куртку, стащил рубаху, спустил штаны и остался голым. Но учительница никак не реагировала. За дверью была полная тишина. Не просто не доносилось ни звука – материализовавшаяся тишина присела на корточки. Ее взгляд черным лучом пронзил его сквозь замочную скважину. Все потеряло окраску, в глазах у него потемнело. Он стиснул колени, обхватил голову руками, готовый расплакаться. Но слез не было. Внутри у него вдруг все высохло, как песчаное побережье под утро.
– Ну как, понял теперь? – Голос учительницы из-за двери был бесстрастен. Он кивнул. Он действительно все понял. Он постиг все гораздо глубже, чем подтвердил своим кивком, и даже гораздо глубже, чем казалось ему самому. – Теперь можешь идти.
Дверь приоткрылась, и на пол беззвучно упал ключ. Ключ от двери, которую изнутри можно было открыть и без ключа.
…
Двери клиники, куда я наконец добрался, – на замке; висит табличка, что сегодня приема нет. У черного хода хрипло поскуливает та самая добродушная собака. Я звоню. Нетерпеливо жму на кнопку звонка, не отнимая пальца. Кто-то подходит. Неожиданно дверь распахивается, и меня впускает в дом женщина – будто давно ждала моего прихода. Что-то пробормотав, она направляется вглубь дома. Я не расслышал как следует, что она сказала, – скорее всего, спутав меня с лжечеловеком-ящиком (или лжеврачом), выговаривает ему. Чем раньше я исправлю ее ошибку, тем лучше. Откашлявшись, я начинаю объяснять:
– Я не сэнсэй. Я настоящий. Повторяю: настоящий. Вчера вечером я ждал тебя под мостом. Бывший фоторепортер…
Приоткрыв рот, она быстро осматривает меня с ног до головы. Ее лицо застывает от удивления.
– Вам не стыдно? Почему вы не выполнили обещания? Снимайте его немедленно. Вы, видимо, не знаете, а…
– Нет, знаю. Ты, наверно, имеешь в виду сэнсэя. Я только что встретил его на улице.
– Снимайте же, прошу вас…
– Не могу снять. Я очень торопился сюда.
– Перестаньте. Теперь уж…
– Но я голый. Совершенно голый. Я вымылся в душе на побережье, потом выстирал белье и стал ждать, пока оно высохнет. Покинуть ящик можно лишь после того, как подготовишься к тому, чтобы его покинуть, – верно ведь? Потом я собирался разделаться с ящиком и прийти сюда. Чтобы ты сама убедилась, что я сдержал обещание. Но я заснул. Заснул как убитый. И к тому же, пока я спал, все время видел сон, будто не в силах сомкнуть глаз, поэтому, хотя я проснулся совсем недавно, так и не смог выспаться как следует. Но это бы еще ничего; когда я проснулся, то обнаружил, что белье и брюки куда-то исчезли. Положение отчаянное. Мне кажется, под утро я видел сон, как ребятишки, водрузив на бамбуковый шест флаг, носятся по берегу, – видимо, это был не сон, а явь. Теперь я догадываюсь, что бегали они не с флагом, а с моими штанами. Я пал духом. Нужно было как-то раздобыть брюки. Любое старье, лишь бы достать… С этой мыслью я поплелся в город, и вдруг – как раз там, где кончается дамба, – мне встретился точно такой же человек-ящик, как я… Теперь все пропало, подумал я… Если стану искать брюки, не успею в клинику…
Она неожиданно рассмеялась. С трудом удерживаясь, чтобы не упасть, согнувшись пополам, она вся сотрясалась от смеха. Сначала она смеялась зло, издевательски, но надолго ее не хватило, и смех ее стал просто веселым. Отсмеявшись, она стала оживленной и добродушной.
– Это ничего, что голый. Договор есть договор.
– Ты уж меня прости, но мне бы и старые брюки вполне подошли, может, одолжишь на время?
– Так и быть, я тоже разденусь для вас догола. Вы же собирались меня фотографировать. Если мы оба будем голыми, стесняться нечего, правда?
– Смотреть на голого мужчину – это ужасно.
– Ошибаетесь, – бесстрастно отвечает она и начинает быстро раздеваться. Блузка… юбка… лифчик… – До чего противный этот ящик. Я просто не могу уже выносить его.