Человек, который плакал от смеха

Октав худеет на глазах. Брюки ему широки, пиджаки болтаются, как на вешалке. Он не стареет — тает, как снежная баба весной. На висках у него вечно испарина, от бороды пахнет съеденным за ланчем цыпленком, зубы он не чистит, вместо этого полощет горло Get 27[177]. Время от времени, в разгар исступленного буйства, на лицо Октава набегает тень печали, скрытое отчаяние, которое он мгновенно маскирует звонким смехом, и смех этот ничем не отличается от записанного для американских ситкомов. Такова его личная система Куэ[178]. Он прибегает к ней, когда пытается все наладить.

Он теперь снова носит очки. Двадцать лет назад ему сделали лазерную коррекцию зрения, надолго избавив от близорукости, но возраст берет свое, и дальнозоркость вынуждает цеплять на нос Moscot

[179] в псевдочерепаховой оправе, чтобы прочесть коктейльную карту Салуна Crazy Horse. Здешний бармен не наливает джин-тоник, он — мастер liquid art[180], искусства напитков. Каждый стакан — отдельное произведение. Октав опасается, как бы однажды не пришлось отведать микстуры с розмарином и перцем, и уже готов молить о пощаде.

Он больше не понимает, почему хочет заниматься любовью, и даже не уверен, что испытывает желание. С рождения ему внушали, что физическая любовь делает человека счастливым, и он проникся и участвовал на полную катушку. У Октава был постоянный доступ к порно-спа. В Москве его жизнь походила на «фильм для взрослых», certaines nuits, dans un jacuzzi ou sur un rooftop, avec squirts de fentes glabres, visages angéliques qui geignent et langues percées/dos arqués/pieds maquillés/clitos érectiles/doigts mordus/traces de lipstick sur le pénis/cheveux enroulés autour du gland/sperme onctueux qui gicle sur des paupières closes et des dents blanches

[181]. Но во Францию он вернулся постаревшим и усталым. Ему снова приходится сражаться с привычной неудовлетворенностью. Он записывает в дневник начало обозрения на тему токсичной маскулинности.

— Я — белый гетеросексуальный самец, да, я дерьмо собачье, принимающее себя за Господа Бога, и я хочу трахнуть всех женщин, потому что патриархат умирает. Любой мужчина выкован из суммы дамских бойкотов. Мы — список женских отрицаний, жертвы категорического отказа дать делу законный ход. Нашу суть определяет преодоление всех отказов всех наших женщин. Нас напитывают силой тщетные настояния, неудачные попытки, бесполезные мольбы. Наше самолюбие — плод переваренных провалов, а наша гордость — дитя унижений, которые удалось превозмочь. Абсолютно законная и необходимая обязанность ясно и четко испрашивать разрешения каждой женщины на любой эротический жест постоянно и последовательно ставит мужчину в положение нарядного жениха, оказавшегося перед мэром «при исполнении» и готового произнести сакраментальное «да».

— Мадемуазель Эстель Мариво, согласны ли вы поцеловать присутствующего здесь Октава Паранго?

— Да.

— Мадемуазель Оливия дю Дефан, согласны ли вы, чтобы Октав Паранго потискал вас у стены этой дискотеки?

— Находясь в трезвом уме и светлой памяти — нет.

— Мадемуазель Каролина де Турвель, согласны ли вы взять в рот у Октава Паранго, который будет грубо тянуть вашу голову за волосы, пока не кончит?

— При условии, что он потом будет лизать меня в позиции «69», пока я не достигну оргазма.

— Мадемуазель Офелия Шодерло, со всем уважением к вашей телесной целостности, может ли Октав поглумиться над ней — с вашего временного согласия?

— Э… Джокер?

В тот день, когда Октав вошел в супермаркет «Лидл», спрятав лицо в шарф, чтобы купить товары брендов, освобожденных от диктата рекламы, он понял: что-то изменилось. Все разложено по корзинам и ящикам, выбор маленький, продавцы блистательно отсутствуют. Большинство марок было ему незнакомо: моцарелла «Ловилио», туалетная бумага «Флоралис», колбаса «Сент-Альба», йогурты «Анвья» и мороженое «Желателли»… Немецкая сеть «Лидл» — красноречивое доказательство того, что общество потребления, существовавшее в 1950–2000-х, гибнет. Клиентам плевать на логотип, если товар продается за 1 евро. Они потребляют не из показушного удовольствия или слепого следования рекламе, а только чтобы выжить. Ты знаешь, что беден, если носишь свитера не класса люкс из «Дома кашемира» Эрика Бомпара, а вещи среднеценовой категории от Массимо Дутти и ешь йогурты, срок годности которых вышел две недели назад.

Проблема Октава в том, что никто в целом свете не видит в нем жертву. Ему хотелось бы пожаловаться, как обычному человеку, но его не слушают. А ведь Октав тысячу раз жертва!