Человек разговаривает с ветром

Старшина потоптался и уже для себя жалобно сказал:

— Ведь не положено так.

Комбат встал, подошел к Храмову, тронул его за плечо. Заглянул в его смятенные глаза и очень мягко сказал:

— Ничего, Иван Васильевич. Ничего. Все будет в порядке. Я уверен в людях.

Время близилось к вечерней поверке. Ефрейтор Тихонов пошел получать деньги последним. Зачем он так сделал? Может, где-то в глубине души опасался, что денег не хватит, — дело-то новое, необычное, всякое может случиться. Один, другой копейку или две сдачи не найдет — вот и набежит. А может, просто хотел лично удостовериться, что все в порядке?

Тихонов вошел в ленинскую комнату. Там уже было пусто и полутемно. На столе лежали деньги и раскрытая ведомость. Тихонов поставил в нужной графе свою твердую, четкую роспись и только тогда пересчитал деньги. Что такое? Их оказалось на один рубль больше. Ефрейтор пробежал ведомость — против каждой фамилии стояла роспись. Тогда он еще раз, не торопясь, пересчитал бумажки и мелочь. Один лишний рубль был налицо.

В тот вечер Тихонов не находил покоя. Рубль жег ему руки. Он ходил по казарме и спрашивал у каждого:

— Слышь, Семенов. Может, ты рубль недополучил? Возьми тогда.

— Что ты, — смеялся Семенов. — Я считать умею.

От других Тихонов получал точно такие же ответы. Когда же он совсем отчаялся найти владельца злополучного рубля, сержант Нефедов, заместитель командира первого взвода, отозвал его в сторонку:

— Не ищи хозяина. Рубль тот — батарейный.

— Как батарейный? — удивился Тихонов.

— А так. Я, например, когда получал деньги, две копейки оставил на столе. На всякий случай, — смущенно говорил Нефедов, оправляя гимнастерку. — Так, наверное, и другие. Вот тебе и рубль…

— Куда же теперь его? — растерянно спросил Тихонов. Комсомольский вожак, пожалуй, впервые не знал, как ему поступить.

Нефедов подозвал его поближе и стал что-то шептать на ухо. Тихонов кивал головой и радостно улыбался.

…В тот день у старшины Храмова было грустное настроение. Ему стукнуло, как он сам говорил всем знакомым, сорок шесть. А в таком возрасте ох как не хочется, чтобы годы бежали так быстро! Иван Васильевич вошел в казарму, рассеянно ответил на приветствие дневального, даже не заметив, что у того пилотка съехала на затылок.

Старшина сидел в канцелярии, устало подперев голову ладонью. Постучавшись, вошел дежурный сержант Нефедов и доложил, что батарея построена на утренний осмотр. Храмов кивнул головой, потер глаза рукой и вышел в коридор. Лица выстроившихся ракетчиков были молоды, радостны и полны какого-то ожидания. Старшина уже хотел подать обычную команду для начала осмотра. Но его опередил Тихонов. Звонким, срывающимся голосом он спросил:

— Товарищ старшина, разрешите… пару слов?

Храмов почему-то даже не удивился выходке ефрейтора и почти безразлично кивнул:

— Давайте.

Тихонов четким шагом вышел из строя. Все смотрели на него, точно заговорщики, улыбаясь. Храмов же насторожился:

— Товарищ старшина! Разрешите вас поздравить с днем рождения. Все мы от души желаем вам хорошего здоровья, успехов в жизни. — Тихонов что-то замешкался, а потом протянул Храмову новенькие старшинские погоны. — Это вам. От нас. На наш батарейный рубль купили.

В лице сурового старшины что-то дрогнуло. Он, должно быть, понял, как дороги ему вот эти парни, которые стоят и конфузливо улыбаются, понял, что без родной батареи ему будет очень тяжело. Храмов едва сдерживал волнение. Комок подступал к горлу. Он взял погоны, склонил крупную седеющую голову и тихо сказал:

— Спасибо. — Минуту помолчал и еще тише добавил: — Спасибо, друзья.

Потом он повернулся и быстро ушел…

— Вот такая история приключилась у нас недавно, — закончил свой рассказ капитан Кириллов.

Офицеры молчали. Симонов даже не пошутил, по своему обыкновению. В темноте лениво плескалась и тяжко вздыхала река. Снизу шел большой пароход. Он был весь в огнях и чем-то напоминал праздник. Он плавно скользил по воде, и праздник словно приближался сюда, где на набережной, задумавшись, стояли офицеры.

Капитан 2 ранга А. Кухарец

ТАЙНЫ МОРЯ

Я люблю свой катер. Мне нравится на нем решительно все: наш тесный кубрик, где чуточку пахнет бензином, зыбкая, покрашенная под цвет моря палуба, радиолокационная станция, на которой я работаю… Короче — мне нравится наш катер от киля до клотика. И все же, если говорить начистоту, больше всего я люблю море.

Море!.. Ляжешь на дощатый, теплый от щедрого солнца пирс и видишь: ласково набегает волна, солнечные зайчики пляшут по сваям, а в прозрачной глубине колышутся темно-бурые водоросли. И тебя почему-то охватывает радость. Хочется встать и крикнуть в сверкающее серебром море: «Жизнь — ты хороша!..»

Сегодня вторник. Ребята проходят мимо меня на берег, в увольнение. Но мне ничуть не завидно. Кто-то должен оставаться на катере.

— Вахте наш пламенный привет!

Это наш комсорг Федя Спичкин. Он прикладывает руку к бескозырке и проходит мимо меня, изображая четкий шаг, словно на параде. В его глазах прыгают веселые искорки.