Мама сказала, что в начале отношений они с папой были парой модных иконоборцев: один день ели в вегетарианском ресторане на Карнаби-стрит, прихватив с собой двух малышек (сестру и меня), а на следующий внезапно решали оставить нас с Джоан, доброй няней, и поужинать в «Савое», где папины родители всегда держали за собой номер. Они заказывали прямо в номер омлеты с водкой, но даже не трудились их съесть, а в последнюю минуту бежали в театр, где покупали мороженое. В те дни они были свободны от условностей, и маме это нравилось. Однако в середине 1960-х годов папу внезапно призвали в Лестер, где он унаследовал семейный бизнес. Вполне логично, ему было уже лет тридцать пять, и пора было начинать работать.
Впечатляющим образом папа быстро стал человеком, которым он и должен был стать, а вот маме пришлось нелегко. С ней что-то было не так. Она сказала, что все дело в том, что она была очень молода, всего 20 с небольшим, и она никогда не стремилась обрести серьезность и стать правильной, ей это было не нужно, но я подозреваю, что, скорее, ей просто не понравился человек, в которого превратился папа, – настоящий, правильный, образованный папа. Она же влюбилась в другую версию папы – в человека, которого на самом деле не было, в определенную фазу его развития. И это несколько обескуражило ее.
Страшно подумать, что можно случайно выйти замуж за человека, который просто проходит определенную стадию развития.
Мама делала все, что могла, поддерживая его как жена, и в известной степени у нее это получалось: благодаря своим кулинарным умениям она неплохо принимала гостей. С основами кулинарии мама познакомилась в пансионе, где девочек учили всему необходимому, чтобы из них вышли приличные жены для преуспевающих мужчин (со знанием латыни и математики). А потом она оттачивала свои навыки дома вместе с Гвен, изобретательной кухаркой, которая интересовалась итальянской и французской кухней, а в те времена это была редкость. За пределами Италии и Франции.
Ужины, которые мама устраивала в те годы – между иконоборчеством и разводом, до того, как они с папой друг друга разлюбили, – были столь же приятны для глаза, сколь и для вкуса, и это очень ценили многочисленные партнеры по бизнесу, которых папе приходилось принимать, особенно американцы, ведь в вопросах еды они намного опередили британцев.
Часто это бывали тематические ужины, этому ее научила Гвен, изобретательная кухарка. Сделай еду интересной с виду, говорила она, и твой муж (или гость) решит, что ты интересная личность. И это напомнило мне о любимом совете нашего учителя физкультуры: у вас один гол в запасе, если все участницы команды соберут волосы в хвост средней высоты, а не явятся с разными прическами.
Мама следила за тем, чтобы все блюда, которые она подавала, очаровывали гостей. Например, нарезанные соломкой разноцветные овощи, приготовленные на пару и эффектно разложенные в форме радуги с жаренным на гриле мясом, назывались «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан». Я мысленно представила эту картину.
Я могла представить и другие блюда, например «Тропический аквариум» – заливное, в котором застыли крошечные фигурки в виде рыбок и водоросли из шпината. И пирог в виде картины в рамке, на расстоянии походивший на произведение Сезанна: абрикосовое желе в тесте, имитирующем резную деревянную раму. На создание последнего блюда маму вдохновил Джузеппе Арчимбольдо: тарелка с фруктами и орехами изображала раздувшееся лицо старика с щеками-яблоками, пятнистой желтой грушей сорта «Конференц» вместо носа пьяницы и глазами – полуприкрытыми бразильскими орехами.
Мамины сбивчивые рассказы звучали ужасно интересно, но, что важнее, это была прекрасная подводка к нашему предложению заделаться кулинарными маньяками, и, как только мама замолчала, мы стали умолять ее что-нибудь приготовить для нас, чем ее растрогали.
– Приготовь нам что-нибудь, – взмолились мы.
– Нет, не могу, – сказала мама с притворной скромностью. – По части готовки я растеряла уверенность в себе.
– Мы тебя очень просим!
– Не просите, – сказала мама.
– Это же только для нас, мама, неважно, как получится, мы же даже не взрослые, – сказала хитрая сестра, – и никто не узнает.
Пару дней спустя все эти разговоры и мольбы привели к ризотто.
Мама готовила ингредиенты и оборудование, сестра пошла чистить своего пони и учить его считать до трех, отбивая копытом, Крошка Джек читал, как римляне убивали другие народы и самих себя, а меня оставили контролировать производство ризотто, что меня раздражало.
Готовка сама по себе меня не интересовала, и в особенности мне не хотелось наблюдать, как кто-то другой готовит особый рис. Кроме того, я очень не любила оставаться наедине с мамой или папой (и до сих пор не люблю) и не знала, что говорить. Нужно ли мне подбадривать маму, задавать ей вопросы – или не обращать на нее внимания? Ведь у меня не было никакого опыта приготовления пищи или наблюдения за приготовлением пищи, кроме быстрого киша лорен.