Человек в круге

— Если честно признаться, меня это волнует вот уже год. Я прожил тогда год спокойно. А потом, когда пришло письмо от вдовы Павликовой в адрес полковника Шмаринова, то я подумал… В общем, после этого как-то я завертелся. И верчусь, верчусь вокруг да около. А не знаю — зачем?

— А кто такая Павликова?

— Вы не знаете? Это вдова начальника заставы, где перешел границу ваш зять.

— Меня волнует только зять, — жестко сказал Мещерский. — И то он здесь! — Приложил руку к сердцу. — Только здесь.

— А меня волнует и Павликова, и мама замполита заставы, и все солдаты, и все сержанты, которые теперь тянут лямку в тюряге! — крикнул я.

— Хорошо, что же вы кричите? Вы хотите, чтобы я уточнил, где Железновский? И даст ли он вам материалы еще и про Павликову? Я не знаю, не знаю… И не хочу знать… А уточнить… Я завтра вам сообщу. Где вы остановились?

Я назвал, где остановился.

— Я узнаю ваш телефон.

— Зачем? Я вам его назову. — И дал ему номер телефона. После того, как я выступил несколько раз в центральной прессе, меня стали селить в хороших номерах, как правило, с городскими телефонами.

На следующий день, ранним поездом, я выехал в Ленинград. Я давно мечтал побывать там. А тут случай. Когда я позвонил Мещерскому сам, не дождавшись его звонка, он извинился и заверил, что только-только собирался со мной связаться, однако дела не позволили ему сделать этого.

— Вы поезжайте к Игорю. У него действительно для вас кое-что имеется.

— В каком смысле? Я ведь тоже мотался без отпуска два года. Не хочется ехать вхолостую. Может, и ждать придется. А надо заехать домой.

— Но он в самом деле звонил моей дочери. И просил, узнав, что вы в городе, к нему приехать. Железновский не может принять вас в Москве, потому что действительно останется надолго в Ленинграде. Тут Лена была точна.

Итак, я поехал в Ленинград. Железновский встретил меня на вокзале ему позвонил Зиновий Борисович.

— Знаешь, я тебе снял номер. Не в моей гостинице. Так будет лучше.

Я согласился. А что, собственно, изменилось бы? Полковнику не хотелось показывать меня своим. Когда-то на танцах я оделся в гражданский костюм и выглядел, надо сказать, комично. Особенно дурацки выпирал мой галстук. Мы завязывали его с начальником типографии Толей Алябьевым вроде умело, но узел не получился, все было смешно, однако мне казалось, что выгляжу я шикарно: до армии у меня не было ни одного костюма, ходил я в рванье.

Тут же, на вокзале, я предстал перед новоиспеченным полковником этаким щеголем. На мне была тройка, через плечо перекинут самый дорогой на то время фотоаппарат. И полковник одет с иголочки. Железновский был, правда, утомлен, лицо как-то сжалось, появилась залысина и поседели виски.

Мы наняли такси, он сказал водителю куда ехать. И через полчаса я уже разместился.

— Я тебя оставлю до вечера. — Железновский подошел вплотную ко мне, долго оглядывал. — Пижон! Хвалю.

— Ты чего-то хотел. Почему позвал меня?

— Соскучился. Веришь?

— Нет. Говори. А то закрутишься и вечером не приедешь. Как сказала мать Лены, ты работаешь в основном по вечерам.

— А ты? Газетчики тоже ведь работают по вечерам.

— По ночам и по вечерам. У нас ненормированный рабочий день.

— И у нас тоже. Но вечером я приду.

— Когда? Скажи, чтобы я не был привязан. Я хочу побродить по городу. Представляешь, мою дыру и это царство красоты!

— Не представляю. Как тебя угораздило там остаться?

— Игорь, меня не спрашивали. Прилепили одну маленькую звездочку, оставили на той же должности, с тем же трусливым редактором. И что бы я мог сделать?

— А я, видишь, отхватил… Перепрыгнул через большую. Сразу полковника. — Железновский кисло усмехнулся. — Ладно, все-таки до вечера!

В этот вечер он не пришел. Мы договорились, что я буду ждать его после восьми. Я сидел в номере и просматривал все свежие газеты, которые купил в местных киосках. По этим газетам я понял, чем занимается полковник Железновский. В них сообщалось об очередном каком-то заговоре ленинградской интеллигенции. Где-то разоблачены инженеры Петухов, Васильев и Бернштейн. Они хотели продать какие-то изобретения, и в последнюю минуту их поймали за руку рабочие завода. В газетах этих рабочих широко представляли. Многие из них прошли войну, громили немецко-фашистских захватчиков: они, эти люди, не могут жить в одной дружной семье с предателями и врагами народа, спекулирующими общим богатым достоянием изобретениями, так нужными заводу.

Я ждал звонка на второй день. Звонка не было. Не было Железновского и на третий, и на четвертый день.

Мне ничего не оставалось делать, как взять обратный билет. Вечером я должен был уезжать, поначалу в Москву, потом оттуда я помчусь в свою милую Среднюю Азию, где меня всегда ждут мама и братишки. Хватит всего этого для меня. От здешних тайн уже тошнит!

Мне оставалось всего два часа. На вокзал я мог доехать на трамвае всего несколько остановок.

Я уже собрался и хотел уходить. Лучше приду пораньше, похожу по вокзалу. Люблю отъезжающий, суетящийся, шумливый народ: сколько потешного и человечески теплого в провожаниях, встречах!