Человек войны

На пересылке в Магадане начальник оперчасти (или «абвера», как называли зеки эту хитрую контору исправительно-трудового лагеря) «второй свежести» уже поджидал прибывший контингент. Гадливо оглядев угрюмо стоящую перед ним партию, которую предварительно обшмонала охрана, «кум» сразу же предупредил:

– Вы мне с ножичками чтобы ни-ни. Мне неприятностей не надо. Мне звездочки надо…

И для ясности постучал по капитанскому погону.

Возражений, естественно, не последовало. Каждый уже был наслышан, что опер – только пожелай – мог сосватать срок любому. Хоть телеграфному столбу…

Следующей инстанцией, решающей незавидную зековскую судьбу, оказалась медкомиссия. Процедура осмотра живо напомнила Диму сцену рабовладельческого рынка из детской книжки «Хижина дяди Тома». Та же вереница совершенно голых рабов мужского пола, то же подстегивающее покрикивание надсмотрщиц – энкеведешных врачих в несвежих халатах («Подойдите! Нагнитесь! Расширьте! Следующий!)

Унизительную процедуру обследования рабочего скота от зубов до заднего прохода венчал невзрачный, канцелярского вида майор в очечках.

– Специальность? – бесцветным голосом спросил он Вонлярского.

– Пчеловод! – нагло ответил Дим.

Начальник остро блеснул окулярами. В их зеркальной поверхности бывший морпех на миг уловил собственное отражение: мощный торс, бугры мышц, пороховая синь наколок, и понял, что непыльная халява в сельхоз колонии ему не светит.

– Первое ТТ – огласил свое решение начальник и, притушив окуляры, переключился на следующего.

«Первое ТТ» означало самый тяжелый труд на самой глубокой шахте. Таковая нашлась поближе к Полярному кругу за тысячу с гаком километров к северу от Магадана в районе Усть-Неры.

Шахта находилась на территории золотодобывающего прииска с дорогим для Дима названием «Разведчик». Обслуживал ее, а заодно и еще целый ряд других производств, пестрый контингент заключенных Индигирского исправительно-трудового лагеря, расположенного во владении самого мощного подразделения гулаговской империи – «Дальстроя».

Лагерь встретил «Вавилова» с большой надеждой. Колючий колымский ветерок зло трепал над его входом кумачовый транспарант «Победили в бою, победим и в работе!».

Побеждать Диму предстояло опять с автоматом. Но уже не в своих, а в чужих, вохровских руках. Вооруженной охраны вокруг зоны по грубому определению арестантов было «как дерьма на мухе».

Утро очередного рабочего дня вохра любила встречать игрой «в последнего». Проигравшим считался тот из зеков, кто, зазевавшись по сигналу «на вахту» и оттертый в давке у барачных дверей, вываливался на перекличку последним. Его тут же оформляли «злостным саботажником», за что, как потом сообщалось в рапорте, пристреливали.

По дороге на работу и с работы воспитанием занимался конвой и опять же на расстрельных условиях: «шаг влево – агитация, шаг вправо – провокация, прыжок вверх считается побегом!»

Еще вчера робковатые и темноватые пареньки, призванные в вохру из российской глубинки, просто упивались своей безграничной властью. И в этой безраздельности для них была главная услада – главней пайка, теплого угла и прочих особых условий, которые, в сущности, были ненамного лучше, чем у подконвойных.

Лагерное начальство такую ретивость всячески поощряло: зеки должны были знать, что жалкую ежедневную пайку они могут заслужить лишь ударной, ломовой работой. А коль забудут – вохра кулаком и пулей напомнит. Вся эта убийственная «трудотерапия» в условиях «курортного» колымского климата, сплошь тяжелого ручного труда, к тому же обременялась «блатным налогом».

Существование последнего объяснялось тем, что в отличие от соседних зон в Сусумане и Ягодном, где во внутрилагерной жизни правили бал «перековавшиеся ссученные», Индирлаг носил гордое название «воровского». На практике это означало, что на таких зонах за спинами всесильного лагерного начальства во главе с самим начальником ГУЛАГа генералом Иваном Ильичем Долгих и подчиненной ему многочисленной вохры распоряжался еще и отягощенный рецидивом уголовный элемент.

Работа «на дядю» понятиям блатных противоречила. А вот заставить на себя пахать других – это они умели виртуозно, что, собственно, и делало зеков-уголовников «классово близкими» для руководящих гулаговских кадров.

Наиболее «авторитетные из этих близких» даже разгуливали по ИТЛ, щеголяя «энкеведешными» кителями. Сами командиры «Индирлага» на откровенное захребетничество блатных – если они знали свое место и размер присвоенного – смотрели сквозь пальцы. А по поводу ухудшения и без того горькой доли почти безликой для них зековской массы не сильно беспокоилась. Тут их мог озадачить разве что всеобщий мор. А без него главным оставалось лишь одно – план добычи. Стране нужно было золото. Много золота. И армия дешевых рабов для его извлечения из глубоких недр. Такую армию – если не зарываться – всегда можно было пополнить без особой головной боли. Поэтому этапы с Магадана шли без передыха. Один за другим.