Однако еще рано было почивать на лаврах. Воцарившееся, вроде бы, в «длинноволосой» Галлии спокойствие оказалось обманчивым. Совершенно неожиданно ранней весной 55 года очередные, еще не испытавшие на себе силу римского оружия, германцы, перейдя Рен в его нижнем течении, совершили новое вторжение в галльские земли. Это вторжение, как обычно, раскололо всю Галлию надвое. Вторгшиеся в Галлию германские племена усипетов и тенктеров (лучших, по утверждению Тацита, конников среди германцев), как ранее — свевы Ариовиста, вознамерились найти в кельтских землях новые места для поселения. Некоторые галльские племена надеялись с помощью очередных германских гостей (на этот раз — не званых) свергнуть римское иго. Другие галлы были склонны считать римских пришельцев меньшим злом по сравнению с пришельцами германскими и обратились к проконсулу с просьбой о помощи. Всегда готовый помочь тем, кто попал в беду, Гай Юлий во главе своих восьми полносоставных легионов вторгся в низовья Рена. Вначале предводитель римских оккупантов вступил в переговоры с оккупантами германскими, потребовав от них убраться подобру-поздорову обратно за Рен. «Не бывать германской свинье в нашем римском огороде!». Племенные вожди усипетов и тенктеров попросили дать им время на размышление.
Но Цезарь совершенно не был заинтересован в затягивании переговоров до бесконечности, ибо привык ценить время. Когда очередная делегация германцев прибыла вести переговоры о перемирии в римский лагерь, «потомок Венеры» приказал, вопреки всем законам и обычаям, взять «варваров» под стражу, а сам молниеносно, безо всяких там «хощу на вы идти», обрушился на германский «народ-войско», ничего не предпринимавший в ожидании исхода переговоров и потому не потрудившийся подготовить свой «вагенбург» к вражескому нападению. Вероломный Цезарь быстро и легко сломил неорганизованное сопротивление ошеломленных «северных гигантов». Остатки «варваров» тщетно пытались искать спасения в бегстве. Преследовавшая беглецов по пятам «римская» конница (состоявшая в основном из других германцев — упомянутых выше убиев и, вероятно, вандалов-вангионов, перешедших из стана Ариовиста, после его разгрома Цезарем, в стан победителя) истребила их всех поголовно, не делая различия между мужчинами, женщинами и детьми. Лишь небольшая часть разбитых наголову усипетов и тенктеров спаслась, переплыв Рен (большинство из «варваров», добежавших до реки, утонули в ее бурных водах).
Столь откровенное и вопиющее вероломство Цезаря вызвало возмущение даже в ко всему привычном Риме. Разгневанный Катон потребовал от римского сената выдать вероломного клятвопреступника Гая Юлия столь нагло обманутым им «варварам» во искупление тягчайшего греха нарушения перемирия и дабы отвести гнев богов от Рима как такового, обратив его исключительно и всецело на главу истинного виновника. Автору настоящего правдивого повествования не слишком верится в искренность Катона, скорее всего, воспользовавшегося вероломством, проявленным проконсулом по отношению к германцам, как поводом избавиться от Гая Юлия. Но ревнитель «староримских» добродетелей так ничего и не добился. Надо ли говорить, что Цезарю не было никакого дела до публичных риторических упражнений принципиального и добродетельного Марка Порция. Пока Катон упражнялся перед сенатом в красноречии и благочестии, проконсул наблюдал за строительством легионерами под руководством инженеров моста через Рен, перейдя по которому на другой берег, намеревался догнать и покарать уцелевших усипетов и тенктеров, да и других германцев, не отказавших беглецам от римлян в помощи. В своем «журнале боевых действий» Цезарь подчеркивает, что в его распоряжении имелось достаточно кораблей, чтобы форсировать Рен. Однако он, Цезарь, счел подобный способ проникновения в землю германцев (как и проникновение из Галлии в Германию посредством понтонной переправы) недостойным чести и достоинства римского народа.
Дело ясное — для «потомка Венеры и Энея» это был, прежде всего, вопрос соблюдения достоинства, «дигнитас». Хотя мысль Цезаря можно было бы выразить иначе, проще и точнее. Он решил продемонстрировать могущество — свое и Рима. И ему действительно удалось продемонстрировать это могущество, построив всего за десять дней свой знаменитый мост — непревзойденный в то время шедевр римских инженеров (и вероятнее всего — греческих мостостроителей на римской службе), ставший не только подлинным свидетельством военно-инженерного гения римлян и их полководца, но и выдающимся культурно-историческим достижением.