Через века и страны. Б.И. Николаевский. Судьба меньшевика, историка, советолога, главного свидетеля эпохальных изменений в жизни России первой полови

Николаевский встречался с Хеймсоном для мемуарных бесед 24 раза. Первая беседа состоялась 5 октября 1960 г., заключительная – 19 декабря 1963 г. Стенографическая запись каждой из бесед составляла от одного до двух печатных листов. Иначе говоря, их полный текст мог бы составить книгу объемом в 500–600 страниц. Конечно, речь шла об особом жанре устных воспоминаний, где можно было встретить повторения, отвлечения в сторону, реплики[857]. Хеймсон вспоминал:

«Исключительный объем информации, которую Николаевский накопил в собирании воспоминаний [участников революционного движения] в сочетании с его собственной исключительной силой рассказчика, подчас даже мешали систематической реконструкции его собственного политического пути. Его мысль часто отвлекалась в сторону в результате почти бесконечного процесса ассоциаций с деталями жизнедеятельности различных политических фигур, о которых он упоминал в ходе наших интервью – и я слушал, обычно безмолвно, не желая и не в силах его прервать»[858]

.

Тем не менее это был исключительно важный источник по истории революционного движения в России, который, кроме отдельных фрагментов, так и остался неопубликованным[859].

Для Меньшевистского проекта Николаевский представил две работы, освещавшие деятельность меньшевиков в 1917 г., – «Меньшевики в первые дни революции» и «Меньшевики в дни Октябрьского переворота»[860]

. Вместе с очерками, написанными в предвоенное время, эти работы составляли своеобразную монографию объемом около 170 страниц, посвященную истории меньшевистской партии в 1917–1922 гг. Кроме того, Николаевский принимал участие в многочисленных семинарах Меньшевистского проекта. Собственно говоря, это не были научные семинары в полном смысле слова, а скорее собрания участников событий, которые делились своими воспоминаниями и соображениями, часто ожесточенно спорили.

Правда, Борис Иванович выступал редко. В данной ситуации он относил себя скорее не к мемуаристам, хотя и мог очень многое рассказать, а к тем, кто критически переосмысливает воспоминания и впечатления. Зато часто звучали его вопросы и реплики, направлявшие мысль ораторов в нужное русло. Когда же он брал слово, то предостерегал против излишне доверчивого отношения к источникам, прежде всего к советским документальным публикациям, даже первых советских лет, где еще не было прямых фальсификаций, но имелись купюры, искажавшие смысл[861]. Борис Иванович, кроме того, вместе с Хеймсоном помогал в работе Бургиной, которая сосредоточила внимание на создании обширной библиографии по истории меньшевизма[862]

. Эта работа, состоявшая из двух частей (в первой была представлена литература, во второй – газеты и журналы), была выпущена уже после кончины Николаевского Гуверовским институтом войны, революции и мира, в котором в последние годы жизни трудился Борис Николаевич и где продолжала работу его супруга[863].

Сталин как персонаж

Исследовательское внимание Николаевского привлекала не только военная и послевоенная политика, но и личность советского диктатора, в частности появившиеся в прессе сенсационные материалы о том, что Иосиф Джугашвили в начале века сотрудничал с охранными отделениями Департамента полиции Российской империи (употребление термина «охранное отделение» в единственном числе неточно, так как это было название органов, создававшихся на местах и не имевших формального центрального ведомства).

При всем отвращении к тому Сталину, каким он стал после прихода к власти, Николаевский и в этом случае пытался соблюдал объективность ученого. Собственно, сведения о Сталине как агенте охранки сами по себе были сенсационны в основном для зарубежной публики. В кругах российских революционеров еще до 1917 г. ходили слухи о причастности Сталина к царским спецслужбам. Но в Советский Союз слухи о Сталине-провокаторе не проникали, а иностранных читателей тема это в целом не интересовала.

Тем не менее в зарубежной печати стали появляться не только воспоминания непроверяемой достоверности, но и «письмо 1913 года», якобы посланное заведующим Особым отделом Департамента полиции Российской империи полковником А.М. Ереминым в Енисейское охранное отделение жандармскому капитану А.Ф. Железнякову. Из письма следовало, что Сталин являлся агентом охранного отделения с 1908 по 1912 г. В апреле 1956 г. (то есть вскоре после того, как на Западе стало известно о сенсационном докладе Н.С. Хрущева на XX съезде КПСС с разоблачением «культа личности Сталина») «письмо Еремина» опубликовал журнал «Лайф». Автором публикации был американский советолог Исаак Дон Левин, сообщивший, что он получил его от русских эмигрантов «безупречной репутации». После его перепечатки нью-йоркской газетой «Новое русское слово» в эмиграции разгорелась бурная дискуссия[864].