Черная полка

Агеев: На съемочной площадке. В то время она работала ассистентом режиссера, а я снимал репортаж об этих съемках. Влюбился сразу. Как оказалось, навсегда.

Вопрос (за кадром): Это было взаимное чувство?

Агеев: О нет, далеко не сразу! Я добивался ее два года.

Вопрос (за кадром): Ходили слухи, что в нее был влюблен сам Топорков, великий и ужасный.

Агеев: Да, у них был служебный роман. Топорков был большой любитель женщин. Он не изменял своим привычкам, несмотря на то что был уже несколько лет женат. А Надя была очень яркой и умной женщиной. Отбить ее у самого Топоркова было совсем нелегко. Но в конце концов она не только ушла от него, но и уволилась с любимой работы — сожгла все мосты. Устроилась на телевидении, мы оказались в одной редакции. Надя стала администратором.

Вопрос (за кадром): И тогда же вы поженились.

Агеев: Почти сразу. Она как будто бросилась в омут.

Вопрос (за кадром): Она была с вами счастлива?

Смена плана. Агеев смотрит в камеру, губы его сжаты.

Агеев: Я уверен, что она любила меня, хотя Надя никогда не говорила мне этого.

Вопрос (за кадром): На чем основывается ваша уверенность?

Агеев думает, как будто решает, насколько откровенно отвечать.

Агеев: Она плохо рассталась с Топорковым. Дело в том, что Надя была беременна. И почему-то она решила, что Топорков уйдет из семьи к ней и ребенку. Но тот прогнал ее. Я не настаивал на аборте. Ни одной минуты! Хотя, конечно, был не в восторге. Аборт был неудачный, я месяц выхаживал ее. Надя осталась бесплодной. Но, знаете, я всегда ей говорил, что это даже к лучшему. Мне не пришлось больше ни с кем ее делить.

Вопрос (за кадром): Вы много времени проводили вместе?

Агеев: Мы все время были рядом. И дома, и на работе. Не расставались ни на один день.

Вопрос (за кадром): А что для вас означает горе?

Агеев: Горе — это когда на твоих глазах умирает твой самый близкий человек, а ты ничего не можешь сделать.

Агеев молчит, смотрит вниз. Смена плана. Он разглядывает свои руки.

Агеев: У Нади был рак желудка. Она слишком долго не говорила мне, что плохо себя чувствует. Как будто наказывала себя за что-то. (Пауза). Или меня. Когда же я заставил ее пойти к врачу, то было уже поздно. Метастазы поразили печень и поджелудочную. Она очень похудела, хотя живот делался все больше, как будто она наконец забеременела. Ее все время рвало, причем с кровью, она не могла есть, даже пить. Единственное, что я мог — облегчить ее страдания. Боли были адские, помогали только наркотические препараты. Их для меня доставал старый друг, а уколы я научился делать сам.

Вопрос (за кадром): Какие были ее последние слова перед смертью?

Смена плана — глаза Агеева крупно. Он злится.

Агеев: Я не знаю. И никогда этого не узнаю. (Пауза). В тот самый последний день Наде стало легче. И я поехал за лекарством. Но я знал, что мне нельзя ее оставлять! (Агеев повышает голос, на записи искажения от громкого звука, срабатывает ограничитель, далее голос Агеева некоторое время звучит тихо). Я бежал всю дорогу, я чувствовал. И не успел. Она ушла в полном одиночестве, без поддержки, утешения, в страдании. Я не знаю, какими были ее последние слова, что она видела перед смертью, что чувствовала, как сильно страдала…

Вопрос (за кадром): Что удержало вас от самоубийства?

Агеев: Сначала я ни о чем думать не мог. Сутки просидел на полу, у ее кровати. Не мог пошевелиться. И мне была невыносима мысль, что ее заберут чужие люди, куда-то увезут, что-то будут с ней делать. И я больше никогда ее не увижу.

Вопрос (за кадром): А потом?

Агеев: А потом началась рутина. Человек, знаете ли, труслив. Он боится расстаться со своей никчемной жизнью даже тогда, когда эта жизнь ничего не стоит.

Агеев улыбается, но глаза остаются холодные.

Вопрос (за кадром): И вы продолжили ходить на работу. Вас ценили как журналиста?

Агеев: В нулевых на наш канал пришли молодые волки, с этими своими бесчисленными гаджетами, нахальством и всезнайством. Нас, старую гвардию, просто оттерли. Никому не был нужен наш уникальный опыт. Но я нашел свое место — искал великих стариков, актеров, ученых, писателей и снимал их, чтобы уникальные воспоминания остались для истории. Этим молодым до них дела не было — они сами себе казались гениями, им никто не был нужен!

Вопрос (за кадром): И тогда вы стали работать в своем любимом жанре?

Агеев: Да. Интервью мне всегда удавались, я умел найти подход, доверительную интонацию, люди открывались мне. И я готовился. Как я готовился! Не то что молодые верхогляды, за которых порой просто стыдно, все только из Интернета.

Вопрос (за кадром): И ваши работы выходили в эфир?

Агеев: В том-то и дело! Я снимал, монтировал, делал превосходные материалы, а мои работы просто отправлялись на так называемую «Черную полку» — это место, где хранятся некрологи, заготовленные заранее — до кончины заметных персонажей. Такие запасы есть в каждой редакции, иногда их по ошибке дают в эфир. Си-Эн-Эн так «похоронило» Генри Киссинджера раньше времени… (усмехается). Вот ведь какой оборот — я думал, что нашел свою нишу, а на самом деле меня в нее просто загнали.