Чернее некуда

Вновь последовало хорошо памятное Аллейну движение прикрывающих глаза век. Громобой промолчал очень долгое время, но в конце концов сказал:

— У меня нет на этот счет никаких мыслей, кроме одной — я абсолютно уверен в невиновности «млинзи».

— Кто-нибудь из гостей в шатре?

— Определенно нет.

— Ну что ж, и на том спасибо, — сухо сказал Аллейн.

— Мой дорогой мальчик! — Аллейн ожидал услышать один из взрывов громобоева смеха, но тот взамен ласково тронул Аллейна за плечо и взглянул ему в глаза с такой тревогой и любовью, что Аллейн почувствовал себя странно растроганным.

— Разумеется, гости тут не при чем, — произнес Громобой. — И это все, что я могу сказать.

— В таком случае… — Аллейн глянул на Фокса и мистера Уипплстоуна, и те немедленно отвесили прощальные поклоны.

— У меня тоже имеется вопрос, — произнес Громобой, заставив всех замереть. — Мое правительство желает, чтобы здесь, в нашем посольстве висел мой портрет. Я хочу официально попросить вас, чтобы ваша жена приняла этот заказ.

— Я передам ей, — стараясь скрыть изумление, сказал Аллейн.

Уже у дверей он прошептал своим спутникам:

— Я догоню вас через минуту.

И когда они вышли, сказал:

— Я вот о чем хотел попросить. Будь поосторожнее, ладно?

— Разумеется.

— В конце концов…

— Тебе не о чем тревожиться. С моим «млинзи» у дверей я могу спать спокойно.

— Ты что, хочешь сказать?..

— Конечно. Это его привилегия, он чрезвычайно ею дорожит.

— Ради всего святого!

— Кроме того, я запру дверь.

Аллейн почувствовал, что того и гляди расхохочется.

Все трое молча добрели до своего временного кабинета. Войдя в него, мистер Уипплстоун провел ладонью по редким волосам, упал в кресло и сказал:

— Он солгал.

— Президент, сэр? — спросил Фокс таким голосом, словно услышал нечто скандальное. — Насчет копейщика?

— Нет-нет-нет-нет! Когда сказал, что никого конкретно не подозревает.

— Ну-ка, ну-ка, — сказал Аллейн. — Объясните нам. Почему?

— По причине, которую вы сочтете совершенно негодной. Его повадка. В свое время я хорошо знал этот народ, возможно, настолько хорошо, насколько это доступно белому человеку. Мне нравятся эти люди. Вранье дается им с трудом. Но, Аллейн, дорогой мой, вы же и сами прекрасно знаете Президента. Разве вы не заметили то, что заметил я?

— Он человек чести, — сказал Аллейн, — и очень преданный друг. Я уверен, что ему было нелегко солгать мне. Да, я думаю, он испытывал неловкость. Думаю, что он подозревает кого-то. По-моему, он что-то скрывает.

— Как вы думаете, что?

Аллейн засунул руки в карманы штанов и прошелся по комнате. Его фрак, фрачные ордена на груди и общее выражение врожденной элегантности составляли странный контраст с одетым в повседневный костюм мистером Фоксом, сержантом в полицейской форме и даже мистером Уипплстоуном в его потертом смокинге и кашне.

— У меня нет ничего, — наконец сказал он, — за что я мог бы поручиться. Давайте пока ограничимся фактами, хорошо? Сэм, не могли бы вы, пока мы еще здесь, коротко пересказать нам их разговоры на представлении в бальной зале? Я знаю, вы написали отчет, я чертовски вам благодарен и можете мне поверить, внимательно изучу каждое его слово. Я просто надеюсь, что нам удастся немного продвинуться прямо сейчас. Да, и перескажите нам, что именно сказал слуга по поводу показаний вашего дворецкого. Начните с момента его появления в библиотеке.

— Я попробую, — сказал мистер Уипплстоун. — Хорошо. Слуга. Сначала Президент велел ему рассказать, что он делал за несколько минут до убийства и сразу после него. Насколько я могу перевести его слова, они звучали так: «Я скажу то, что должен сказать».

— Это, в сущности, означает: «Я скажу правду»?

— Правильно, но может означать и иное: «Я скажу то, что мне приказали сказать».

— То есть вы полагаете, что его уже припугнули?

— Возможно. Не знаю. Затем он сказал, что столкнулся в темноте с другим лакеем.

— С Чаббом?

— Ну да, — со вздохом ответил мистер Уипплстоун.

— А Чабб уверяет, что этот человек на него напал.

— Вот именно. Так вы мне сказали.

— Вы думаете, что нгомбванец солгал?

— Я думаю, что он мог умолчать о нападении.

— Понятно. А другой — копьеносец, «млинзи» или как его? Он что-нибудь рассказывал?

Мистер Уипплстоун поколебался.

— Нет, — сказал он, наконец. — Нет, тут другая история. Он сказал, мне кажется, это я помню точно, что принес страшную — в смысле повергающую в трепет — ужасную, если угодно, клятву верности Президенту и потому, если бы он был виновен, никогда не смог бы объявить себя перед Президентом ни в чем неповинным, тем более рядом с телом своей жертвы.

— Выходит, Президент почти точно перевел мне его слова.

— Да. И по-моему это правда. Однако, — я надеюсь, мой дорогой Аллейн, вы не сочтете меня наглецом, если я скажу вам, что Президент — человек в общем и целом простой и потому не учитывает, а возможно и не замечает никаких расплывчатостей и двусмысленностей, способных бросить тень на его людей. Впрочем, вы, разумеется, знаете его лучше, чем я.

— Вы полагаете? — сказал Аллейн. — Возможно. Хотя время от времени он меня озадачивает. Все очень непросто, можете мне поверить.