Черно-белый танец

В первые секунды Настя так опешила, что даже не сопротивлялась: будто это не всамделишный поцелуй, а картинка из телевизора. Но Женин язык пробивал ее губы, проникал в рот, извивался, душил… Настя уперлась руками в его грудь, попыталась оттолкнуть – бесполезно. Эжен навалился на нее еще пуще, повалил на диван, придавил своим весом. Настя, уже вполне овладевшая ситуацией, сопротивлялась, как могла: билась, царапалась, лягалась и видела, что Жене становится все сложнее ее удерживать. «Сейчас он опомнится – и уйдет».

Он и вправду на секунду оторвался от ее рта. Но только для того, чтобы сказать:

– Не рыпайся, крошка. Бесполезно!

Она извернулась и со всего маху влепила ему пощечину:

– Ах ты, мразь!

И тут же ее лицо будто плетью ожгло: Эжен вкатил ей ответную оплеуху. В ушах зашумело, Настя услышала, словно сквозь вату, бесстрастный вопрос:

– Еще? Или хватит?

– Я убью тебя! Негодяй!

Он снова влепил ей пощечину – еще крепче первой.

– Я сказал тебе – придержи язычок!

И принялся рвать любимую голубую кофточку, тискать ее грудь, снова давить ее своей тяжестью.

Настя больше не сопротивляла0сь.

А когда все было кончено и Эжен покровительственно сказал ей: «Вот и молодчинка, вот умная девочка!», Настя подумала: «Я могла бы! Могла бы – от него отбиться. Хоть лампой по башке ему ударить, хоть по яйцам со всей силы влупить… Или – пальцем в глаз!..»

Но тем не менее она не отбилась…

…Женя ушел – ни слова на прощанье. А Настя с трудом добрела до ванной и согнулась над мерзкой полуразбитой раковиной.

Наверно, она самая последняя сволочь в мире. Наверно, так поступают только самые гадкие стервы. Но когда тебя тошнит уже месяц подряд, даже к врачу идти не обязательно, и без того – все ясно… И в такой ситуации очень важно, как верно сказал Эжен, не пробросаться.

Женя, конечно, – редкостная сволочь, но он – никогда не оставит своего сына.

«Прости меня, Сеня…»

* * *

Примерно в то же самое время, когда Настя в съемной квартире в Измайлове выясняла отношения с Эженом, два человека беседовали в кабинете, выходящем окнами на площадь Дзержинского.

Первый собеседник, Иван Воскобойников, являлся следователем по делу об убийстве Егора Ильича Капитонова и его жены. Он сидел за полированным столом для совещаний. Его визави, хозяин кабинета, стоял лицом к окну и задумчиво глядел на суматошный московский пейзаж.

Вокруг памятника железному Феликсу катились автомобили. Народ колготился у входа в «Детский мир».

– Ты уверен, что убил – парнишка? – тихо спросил начальник, не поворачивая головы от окна. – Что убил этот Челышев?

Следователь скорее догадался, чем расслышал вопрос.

– Думаю, да, – ответил он.

– Какие против него факты? Улики? – обернулся от окна полковник госбезопасности.

– Улики – убойные. Убойней не бывает.

– А сам он – сознался?

– Да нет. Молчит, как партизан. – При воспоминании об упорстве подследственного Воскобойников поморщился.

Начальник прошелся по кабинету, остановился у стола под сенью двух портретов: старого, уже чуть тронутого желтизной, – Дзержинского, и совсем нового – Горбачева. Спросил:

– Что у тебя имеется против Арсения Челышева?

– Алиби у него нет – раз.

– А конкретней?

– Капитонова и его жену убили в промежутке времени от четырнадцати до пятнадцати часов. Мальчишку, этого Арсения, в последний раз коллеги видели в тринадцать часов, когда он уходил из редакции на улице Двадцать пятого Октября. А в типографию на Хорошевском шоссе Челышев приехал в семнадцать часов. Где он был с тринадцати до семнадцати – неизвестно. У него имелось достаточно времени, чтобы дойти или доехать до Большой Бронной, убить старика с женой и спрятать украденное. А потом спокойно отправиться в типографию.

– Сам-то он что говорит? Где в это время был? Что делал?

– Утверждает, что «просто гулял». Говорит, что около двух часов якобы заходил в кафетерий «Минутка» на углу улицы Жданова и Кузнецкого Моста. Выпил водки и съел два бутерброда, с килькой и с сыром. Однако работницы кафетерия – ни буфетчица, ни уборщица – его не опознали.

– Значит, врет?

– Судя по его реакциям во время допросов – врет, как сивый мерин.

– Врет… – задумчиво протянул начальник. – Значит, врет… А почему же он правду не говорит? Почему не колется? – Хозяин кабинета впился взглядом в следователя.

– Упорный попался, – пожал плечами Воскобойников.

– Не он упорный, а ты недоработал. Раз не колется. У нас тут и не таких кололи. Ясно тебе?

– Улик против Челышева и без его признания хватает, – позволил себе поспорить следователь.

– Н-да? Улик, говоришь? А что там у тебя еще есть? – чуть повысил голос начальник. Он не терпел, когда ему перечили, даже в мелочах.

– Этого Арсения Челышева видели в день убийства в районе Большой Бронной, совсем рядом с домом Капитоновых. Как раз около четырнадцати часов. Его опознал швейцар кафе «Лира» на Пушкинской площади. Швейцар вышел на улицу покурить и увидел Челышева. Тот шел от метро «Пушкинская» в направлении дома, где проживали убитые. Парня опознала также пенсионерка из дома номер семнадцать по Большой Бронной. Она целыми днями в окно смотрит.