Черное копье

Смерть повела косой над роханским строем; повела, собирая обильную жатву. В одиночку вестфольдинги не смогли бы выдержать этого ужасающего натиска, однако король марки доказал ещё раз, что не зря считается хорошим полководцем. Собрав все силы в кулак, он одной атакой разорвал стянувшееся было кольцо окружения; хоббит видел это со стороны – тесный клин роханских конных лучников и копейщиков остановить не смог никто, даже прославленные ангмарские арбалетчики; бело-зелёные знамёна прорезали охватившие их ряды врага, покрывая землю телами бьющихся в агонии людей и коней. А затем конница и пехота марки соединились – вестфольдингам стало легче. Теперь их фланги прикрывала конница.

Фолко решил, что в бою вновь наступил перелом, однако это было не так. Слишком глубок был охват врагом роханской армии; по словам сотника, выходило, что степняки уже ушли далеко на запад, а другие их части маячат поблизости, готовые вот-вот вступить в дело, едва роханцы двинутся на закат.

– Бой не кончен, – облизывая запёкшиеся губы, хрипло сказал сотник.

И бой действительно не закончился. Хоббиту казалось, что этот бесконечный день не угаснет никогда; фаланга медленно отступала, закрывая собой потрёпанные конные сотни, обозы с ранеными и телами убитых, что удалось подобрать и унести с собой. И, не останавливаясь, на роханский строй накатывались новые и новые волны вражеских атак.

И хотя видно было, что измотались и пешие воины Вождя, и свежих резервов у Олмера (или того, кто распоряжался здесь его именем) тоже не оставалось, численное преимущество по-прежнему позволяло им теснить полуокружённое воинство марки, которое не могло бросить свой скорбный груз.

Фолко сбился со счёта, сколько натисков им пришлось выдержать. Вконец выбились из сил даже неутомимые гномы. Теперь уже было не до «железных клювов», главное – не разорвать строй, прикрыть собой уставших ещё больше тебя… Если бы не всадники марки, наконец пробившиеся к фаланге, вестфольдингам пришлось бы совсем туго.

Последние часы Фолко рубился уже почти машинально. Низенький, он не мог так просто сразить своего противника; зато защищался он превосходно, и сбившиеся вокруг них самые злые и упорные бойцы быстро это поняли. Хоббит схватывался с очередным атакующим, и кто-то из соседей, пользуясь хоббитом как живым щитом, наносил смертельный удар. Часто это был Атлис, ещё чаще Торин, а вот Малыш даже теперь признавал только бой до победного конца. И если Маленький Гном орал: «Этот мой!» – никто не дерзал встрять в поединок.

Однако запредельная усталость начинала брать своё. Все чаще и чаще вражеские мечи скользили не по клинку хоббита, а по мифрильной броне. Трижды или даже четырежды пропущенные тяжёлые удары мечами и копьями опрокидывали его; и он непременно бы погиб, не будь на нём доспехов. Друзья прикрывали, спасали его, поднимали на ноги, он с трудом приходил в себя…

Роханцы отступали весь день – до глубокой ночи. И они с горечью и смертной болью видели, как мимо тех полков, что наседали на них, идут и идут на запад свежие вражеские силы, не участвовавшие в сражении; видел их и хоббит, но узнать сумел только ангмарских арбалетчиков. Остальные, верно, были родом из дальних восточных краёв, о коих он ничего не знал. Истерлинги же, хегги, часть хазгов, ховрары продолжали наседать на измученный пехотный строй.

Держа на поводках могучих, жуткого вида зверей, в чём-то схожих с виденным хоббитом на картинках тигром и львом сразу, проскакал большой конный отряд, не обращая никакого внимания на обороняющихся роханцев… Свежие силы Вождя устремились в глубь марки – и как можно было теперь задержать их?

Фаланга вестфольдингов таяла, точно глыба льда на ярком солнце, – быстро и неумолимо. Кольцо врагов не разжималось, хотя король раз за разом бросал конников в отчаянные и зачастую успешные контратаки. Стало ясно, что враги не выпустят истомлённую боем армию марки. Спускалась ночь, в темноте можно было уйти быстрой и знающей дороги коннице – но куда деть раненых, пеших? Наутро враг возобновит атаки, и рано или поздно поляжет всё войско Рохана. Путь на запад будет свободен…

Королевская армия марки неожиданно резко взяла влево к темнеющим кручам Эмин-Муйла. Подножия невысоких, но обрывистых гор скрывали леса – последняя надежда не разбитого, но уменьшившегося почти наполовину войска.

И, словно поняв, куда они метят, враг усилил натиск. Всадники марки больше не могли помочь своим – на них самих навалился трёхкратно сильнейший противник. Фаланга с глухим предсмертным рычанием раненого зверя сомкнула ряды и упёрла щиты в землю.

Этот натиск по ожесточённости оставил далеко позади все предшествовавшие. Откуда только взялись силы у сражавшихся весь день воинов Вождя? Однако они взялись; панцирники пробивали собой стену роханских щитов и умирали, пронзённые копьями, но сумев открыть дорогу своим товарищам. И будь получше вооружены и обучены хегги и ховрары, дело кончилось бы полным истреблением всей роханской пехоты.