Черные крылья Ктулху. Истории из вселенной Лавкрафта

В таких местах, в темноте мы ближе к внешним сферам. Измерения, врата, называй их как хочешь, соприкасаются.

Другие люди это слышат?

Христиане говорят, что это вой обреченной души. Аборигены живут здесь много дольше, и у них есть более древние идеи на сей счет.

Мы стоим в темноте, глядя в невообразимую даль, и на мгновение звезды подергиваются рябью, как будто отражение в зеркальной глади пруда, под поверхностью которого что-то пронеслось.

Спутник берет меня за руку, как в тот первый раз в темноте. Это на удивление человеческий, ласковый жест.

Вой заключает в себе все. Он есть вселенная. Я не слышу ничего другого. Я не могу говорить, не могу слышать, и мы вплетаем свои голоса в непостижимый хор, а сущности окружают нас, и их крылья хлещут меня, словно ветер. Их когти, или пальцы, или что там у них обдирают с меня всю плоть, которую следует отринуть, хватая нас и вознося с вершины горы к звездам и темноте за ними.

Я все еще могу касаться мыслей своего спутника и общаться с ним без помощи речи — или, возможно, с помощью речи снов. Его слова возникают у меня в голове, словно мои собственные.

Я начинаю понимать, что в этом заключается моя трагедия.

Я совершил нечто ужасное, но недостаточно ужасное.

В те годы, что я притворялся, я вовсе не чувствовал себя обреченной душой. Это было чертовски приятно. Маргарита пробудила во мне чувства, о существовании которых я и не подозревал. Мы были счастливы.

Когда родилась наша дочь, я радовался. Она научила меня смеяться, чего я не делал очень давно.

Это нужно отринуть.

У меня была жизнь.

И я ее потерял.

Снова.

Я совершил нечто ужасное.

Это не важно. В темноте не существует подобных понятий.

Но что, если я не могу отринуть их полностью? Что, если условие nihil выполнено лишь частично? Что, если в конечном итоге мой грех слишком мелкий и человеческий, банальная смесь трусости, гордыни и отчаяния?

Звезды закружились вокруг нас безбрежным водоворотом, а затем темные пылевые вихри заслонили свет и мы пронзили их, несомые своими похитителями, ибо именно похитителями я считаю тех, кому мы вручили свою судьбу. Вновь внизу пролегла ледяная равнина под черными солнцами, и гигантский каменный идол замаячил впереди. Его каменные челюсти заскрежетали и каменное горло исторгло вой, выпевая имена властителей первозданного хаоса и имя самого хаоса, которое нельзя произносить.

Я совершил нечто ужасное.