Черные листья

Потом он долго ходил по магазинам, подыскивая подарок Лене Кудиновой. У него действительно было к ней доброе дружеское чувство, и ему хотелось сделать ей приятное. Протиснувшись к отделу, где продавалось женское белье, он решил купить ей красивый, весь в кружевах, голубой гарнитур. Ленка, конечно, должна обрадоваться — какая девушка может остаться равнодушной при виде такой красоты! Наденет — и станет похожей на нимфу. Вся воздушная, почти неземная… Он хотел представить Ленку Кудинову в этом наряде (нет, ничего плохого он о ней не подумал и даже мысленно не хотел обидеть), но Ленка расплывалась, а из шелка и кружев появлялась Наталья Одинцова. Серые глаза смотрели на Лесняка не то насмешливо, не то с укоризной: «Разве такие вещи чужим девушкам дарят?..»

Он купил огромную куклу и почти весь день ходил с ней по городу, вызывая улыбки встречных. Как-то присел на скамье в пустынном небольшом скверике и незаметно задремал. Или просто на недолгое время забылся — точно сказать он этого не мог. Кукла лежала у него на коленях с полузакрытыми глазами, и ему все время казалось, будто она едва заметно шевелится — маленькое живое существо без живой души. Виктор механически поглаживал ее льняные волосенки и что-то ей говорил. Не вслух говорил, а мысленно, но не сомневался, что она его понимает. «Тебе, небось, трудно вот так, без живой души… И любить ты не можешь и ненавидеть. Жаль мне тебя… Смотришь пустыми глазами и ничего не чувствуешь… Ну скажи, что у тебя за жизнь? Молчишь? И больно тебе — ты молчишь, и радость какая — тоже молчишь. Так всю жизнь и промолчишь, бедолажка ты моя…»

Очнулся и украдкой оглянулся по сторонам: не дай бог, кто догадается, на смех поднимет. С каких это пор Виктор Лесняк стал похож на сентиментальную барышню? Тот самый Лесняк, которому всегда и море по колено… Разве кто-нибудь знает, что делается у него в душе? Разве кто-нибудь может догадаться, в каком смятении часто пребывает его душа, чего-то всегда ищущая, чем-то всегда неудовлетворенная? Со стороны поглядеть на него — позавидовать можно: ну и просто же все у этого человека, ну и беззаботен же он! Кто-то даже может сказать: «Лесняк? А, пустышка! Ничего глубокого, ничего святого. Конькобежец. Скользит и скользит, лишь бы лед гладким был…»

Лесняк знал, что о нем думают. И не возмущался. И никого ни в чем не винил. Разве не сам он создал о себе такое мнение? Ему казалось, что каждый человек обязан прятать в себе свои чувства. По крайней мере, самые сокровенные. Только люди слабые, думал он, выставляют все напоказ. И тогда их чувства становятся мелкими и не совсем чистыми, потому что к ним прикасаются не всегда чистыми руками. А он не хотел, чтобы к его чувствам прикасались вообще: это его личное и никто не должен посягать на его собственность. Когда ему будет нужно, он сам поделится тем, что у него есть. Что есть в нем. И не только поделится, а отдаст все до капли. Но с кем он станет делиться или кому решит отдать все — это дело его одного…

* * *

То ли все произошло случайно, то ли Лена Кудинова подстроила это сознательно, но Виктор и Наталья оказались за столом рядом. Лена пригласила лишь близких своих подруг, и было довольно просторно, однако Одинцова умышленно придвинула свой стул поближе к Лесняку и, весело смеясь, спросила:

— Хочешь за мной ухаживать?

— Да, — коротко ответил Лесняк.

— И тебе не будет это в тягость?

— Нет.

Целый день он думал о том, как станет вести себя с Одинцовой. Вариантов возникало много. Например, продолжать все в прежнем духе: обыкновенные знакомые, ничем друг с другом не связанные, никакой друг от друга зависимости. «И ты здесь, Натка?» — «И я…» — «Все у тебя в порядке?» — «Да. А у тебя?» — «Тоже…»

И больше ничего… И больше ничего? Продолжать носить в себе свои чувства и даже не попытаться узнать, не откликнутся ли на них? А может быть, стоит честно обо всем сказать? Что сказать? Как сказать?

Нет. Лучше всего замкнуться. Гордая одинокая душа, которой уже давно неведома мирская суетность. Бури и страсти проходят стороной, а здесь тишина, и парус обвис в безветрии. Кандидат технических наук не таков? Ну что ж, каждый живет по-своему. Каждый, как говорят, умирает в одиночку… А главное все же заключается в том, чтобы не дать себя обидеть. Нет, не себя — свои чувства.

Светлана Райнис, латышка с чуть длинноватым, но очень чистым и приятным лицом, с заметным акцентом проговорила:

— Выпьем за то, чтобы Лена была всегда такой же молодой и красивой. И чтобы сердце ее было всегда таким же мягким и добрым.

Лесняк сказал:

— Хорошо. Выпьем.

— А она и вправду красивая, — склонившись к Виктору, шепотком проговорила Наталья. — Ты согласен?

— Да.

— А кто тебе больше нравится, Светлана или Ленка?

— Обе нравятся.

Одинцова засмеялась:

— У тебя тоже доброе сердце?..

Он пожал плечами:

— Не знаю. Я об этом не думал… Мне кажется, каждый человек знает самого себя очень мало. Ты, например, хорошо себя знаешь?

— Я? Конечно.

— Какая же ты?

Кудинов через стол погрозил им пальцем:

— Не шептаться. Если есть идеи — выкладывайте. Нет идей — наливайте.