Черные листья

Конечно, никто особой бучи не поднимал, но чуть ли не целый год, пока Сухомлинова не перевели на другую шахту, с ним никто не обмолвился дружеским словом, никто ни разу по-дружески не подал ему руки. И плохо скрытое к нему враждебное отношение так и не рассеялось. Правда, всем своим видом Сухомлинов показывал, будто ему и дела до этого никакого нет, однако Павел чувствовал, что помощник начальника участка хотел бы все изменить, но не находил силы признать себя неправым. Сделать же ему навстречу первый шаг никто, в том числе и Павел, не собирался. Напротив, каждый испытывал удовлетворение оттого, что Сухомлинов тайно терзается…

Сейчас, вспоминая свою собственную реакцию на поведение помощника начальника участка, Павел думал: «Значит, со мной происходит то же самое? И Никита Комов, и Чувилов, и Семен Васильев видят во мне человека, которому необходимо подчиняться, лишь наступив на свое самолюбие? И что в таком случае должен делать я?»

Этого он пока не знал. Наверное, ему еще долго придется бродить в потемках, на ощупь отыскивая единственный выход, единственно правильный путь, который приведет его к некой гармонии во взаимоотношениях с рабочими. А сейчас он должен бить в одну точку: заставить людей до конца поверить в почти неограниченные возможности новой струговой установки, в ее преимущества. Они ведь начали уже терять эту веру — Павел не мог этого не видеть, как не мог не видеть и того, что Симкин и сам уже, пожалуй, поостыл и наверняка жалеет, что взял «УСТ-55» на свой участок.

…Павел молча стал помогать Чувилову и Семену Васильеву. Работал с каким-то остервенением, словно этим хотел заглушить в себе чувства, которые ему мешали трезво смотреть на вещи. Расчистив от угля и штыба рабочий орган струга, он взглянул на резцы и, показывая Чувилову на нижний, сказал:

— Дело совсем не в кварцитах. Видишь? Надо менять победит.

Чувилов обескураженно пожал плечами. И подумал: «Сейчас горный мастер подковырнет. Глазами, скажет, надо глядеть, а не каким другим местом». Однако Павел сказал совсем не то:

— Вот толкуют, будто немецкая «Вестфалия» дает сто очков вперед любому нашему стругу. А я с этим согласиться не могу. «Вестфалия» себя исчерпала до конца. От точки до точки. А наша Устя только на подъеме. И если за нее взяться по-настоящему, можно показать самый высокий класс.

— Как это — по-настоящему? — спросил Семен.

— А так… Дать ей приличную нагрузку. Она ведь у нас работает, как барышня-белоручка: полчаса покрутится, два часа отдыхает.

— Везде струги работают точно так же, — сказал Чувилов. — Тридцать — тридцать пять процентов времени. Остальное — разные помехи… Нормально. Выше этого еще никто не прыгал.

— И не прыгнет, — добавил Васильев.

— А если попробовать? — спросил Павел. — Или обязательно на всех оглядываться? Может, пускай потом кое-кто на нас поглядит. А?

Семен Васильев засмеялся:

— Затравку даешь, инженер? — И уже серьезно: — Между прочим, если по-честному, надоело в середнячках ходить. Рвануть бы на всю катушку! Чтоб шел по городу, а люди показывали: вон Семен Васильев идет. На Усте рекорд ахнул со своими дружками… Что скажешь, Серега?

— Фантастика, — усмехнулся Чувилов. — Ни с того ни с сего — орлы? А где у нас крылья?

— Вырастут, — сказал Павел.

Струг снова пустили. Семен пополз к своим секциям передвигать гидродомкраты, а Павел вернулся к приводу…

* * *

…Прошло еще несколько недель.

Это были нелегкие для Павла дни, когда он как бы исподволь, опасаясь разрушить только-только зарождающееся к нему доверие, готовил людей к мысли, что они должны сделать тот особый рывок, который им покажет, на что они способны. И сделать этот рывок всем вместе. Нет, Павел думал сейчас не о рекорде — он отлично понимал, что до какого бы то ни было рекорда еще очень далеко, к нему обычно готовятся долго и основательно, но заметный, ощутимый сдвиг должен быть обязательно.

Как ни странно, начальник участка Андрей Андреевич Симкин отнесся к идее Павла весьма прохладно. Причину такого отношения Симкина Павел понять не мог, тем более, что Андрей Андреевич еще недавно сам возлагал большие надежды на новую струговую установку. «Поостыть-то он, конечно, поостыл, — думал Павел, — но неужели у него не осталось никакого запала?»

Как-то Андрей Андреевич ему сказал:

— Не понимаю тебя, Селянин. Ты инженер или кто?

— Я тоже вас не понимаю, — ответил Павел. — Вы о чем?

— А вот о чем. Я не раз видел, как ты, собрав вокруг себя своих рабочих, начинаешь обсуждать с ними те или иные проблемы. Притом такие проблемы, которые не всегда доступны их пониманию. Вопросы научно-технической революции, проблемы советских менеджеров, научной организации труда… Народный университет… Может, скоро политэкономией с ними займешься?

— Уже занялся, — заметил Павел.

— А ты действительно убежден, что рабочему очистного забоя важно все это знать? Может быть, было бы больше пользы, если бы ты затрачивал свое и их время на другое?

— Например? — спросил Павел.

— Например, на усвоение ими правил техники безопасности, на изучение азов горной геологии и еще более простых вещей.