Черные листья

Глаза у Зиновия Дмитриевича действительно не совсем обыкновенные. На первый взгляд ничего особенного в них нет, но присмотришься повнимательнее и вдруг начинаешь не только видеть, но и внутренне ощущать и недюжинную силу характера человека, и волю, будто предназначенную для того, чтобы иметь право распоряжаться судьбами тысяч людей и в нужную минуту подавлять их собственную волю. Порой кажется, будто Грибов отдает очень много душевных сил лишь тому, чтобы не показывать своих чувств другим людям: не показывать чего-то лично неустроенного, усталости, разочарований и отчаяния, взрывов и опустошений души — короче, всех тех чувств, которые присущи простому смертному человеку. Может быть, он и вправду старался скрыть в себе все принадлежащее только ему одному, однако это Зиновию Дмитриевичу не всегда удавалось: нет-нет да и пробежит по лицу то тень смертельной усталости, то острая зависть к тем, у кого на плечах не лежит такая же огромная ответственность, какая лежит на нем, то вспышка неприязни и даже ненависти к тому или иному человеку — противнику какой-нибудь его идеи или широкого замысла. Все это Грибов тут же в себе подавит, но в глазах, как правило, что-то останется, и тогда человек, который в эту минуту смотрит в его глаза, начинает испытывать нечто похожее на замешательство — никак не понять, о чем начальник комбината думает, как он к тебе относится, какое решение примет через мгновение…

Зазвонил телефон. Грибов снял трубку и, продолжая глядеть на Каширова, сказал:

— Да. Говорите. — Потом с паузами: — Когда?.. Кто?.. Я говорю — назовите фамилии!.. Какие меры приняли?

Кто-то о чем-то долго говорил, и по тем вопросам, которые задавал Грибов, Кирилл понял: на одной из шахт — авария, несчастный случай. ЧП. Это означало, что Грибову, видимо, придется ехать на шахту для расследования, это означало, что ему надо будет докладывать о ЧП по всем инстанциям, вплоть до Министра, и выслушивать не весьма лестные слова о своей работе и о стиле руководства, о потере чувства ответственности и так далее и тому подобное.

Кирилл мельком взглянул на Грибова и увидел, что начальник комбината сидит с закрытыми глазами, лицо его посерело и сразу осунулось, а под гладко выбритой кожей перекатываются тугие желваки. На миг Каширов почувствовал к нему обыкновенную человеческую жалость и хотел было уже как-то об этом Грибову сказать, но начальник комбината неожиданно громко спросил:

— Вы по какому вопросу, товарищ Каширов?

И незаметно покосился на часы с черными стрелками. Боясь, что Грибов может скоро уйти, Кирилл торопливо начал излагать свои мысли. Он-де понимает всю сложность вопроса, касающегося технической оснащенности очистных забоев и внедрения новой техники, но, по его мнению, отдельные товарищи хотят превратить этот сложный вопрос в конъюнктуру, не считаясь с тем, что такая конъюнктура бьет по государственному карману… Каково мнение Каширова о новой струговой установке «УСТ-55»? В принципе — установка перспективная, в принципе он, Каширов, ничего против нее не имеет, но…

Кирилл иронически усмехнулся:

— Рабочие образно назвали ее недоноском… Очень образно…

— Недоноском? — кажется, начальник комбината тоже усмехнулся. — Действительно, образно. И, наверное, поносят этого недоноска чисто по-шахтерски?

— Им не занимать острых эпитетов! — оживился Кирилл. — Тетка Устя, рахитик и тому подобное. Представителю института не приходится завидовать.

— Что правда, то правда, — заметил Грибов. — Завидовать не приходится. А скажите, товарищ Каширов, чем вы объясняете подобную неприязнь рабочих к этой новой установке?

Кирилл пожал плечами:

— Разные причины, Зиновий Дмитриевич. Но, если честно говорить, главное, конечно, не в том, что мы до некоторой степени ущемляем их материальное благополучие. Хотя, безусловно, этот факт тоже нельзя сбрасывать со счетов.

— А что же главное?

— Бригада Руденко привыкла быть первой. Лучшие машинисты комбайнов, лучшие рабочие очистных забоев, лучшие электрики… Все — лучшие… И вдруг… Уязвленное самолюбие, трещины, так сказать, в пьедесталах славы. — Кирилл снисходительно улыбнулся. — Я думаю, все это можно понять. Мы ведь сами воспитываем в людях чувство рабочей гордости…

— Да-а. — Грибов нервно побарабанил пальцами по столу и повторил: — Да-а… Насколько мне известно, не только бригада Руденко привыкла быть первой, но и участок Каширова тоже к этому привык. Должен сказать, что это весьма хорошая привычка…

— Спасибо, Зиновий Дмитриевич, — улыбнулся Кирилл.

— Одну минуту… Я согласен с вами, что чувство уязвленного самолюбия может иметь место. Вполне естественное чувство. Однако что касается рабочей гордости — извините. Если мы воспитываем в людях чувство такой рабочей гордости, — он нажал на слово «такой», — грош нам цена, как воспитателям. Какая же это, простите, гордость, если при первых неудачах рабочие бросаются по кустам?! Что-то здесь не так, товарищ Каширов, что-то не так. Может быть, вы о чем-то умалчиваете?