Черные листья

И все же он в любую минуту, ни на миг не задумываясь, согласился бы занять одно из таких кресел, добровольно взвалив на себя всю тяжесть, которую ему пришлось бы нести. «Почему кто-то другой, а не я? — спрашивал он самого себя. — Разве я хуже других? Такой же инженер, как и многие из тех, кто здесь сидит, а если говорить прямо, то и посильнее их — разве я этого не чувствую?! Кое-кто явился сюда прямо с институтской скамьи, а я, слава богу, прошел уже немалую школу практической работы и меня на мякине не проведешь — чего-чего, а опыта мне не занимать. Так почему же не я, а кто-то другой?..»

Иногда ему казалось, что он есть не что иное, как второй экземпляр Пашки-неудачника. Подсмеивается он над Пашкой, часто даже готов выразить ему свое искреннее сочувствие, а если подумать — то не так уж далеко они и ушли друг от друга. В конце концов, начальник участка — разве эта должность для него? Здесь и только здесь его место — в одном из этих кабинетов, где решаются сложные и важные вопросы. Он был полностью убежден, что сумел бы по-настоящему развернуться и по-настоящему проявить свои способности. Пусть говорят, что Каширов честолюбив и тщеславен — Кирилл не видит в этом ничего зазорного. Каждый человек должен стремиться к чему-то высшему — не в этом ли диалектика развития человеческой личности? Тот, кто топчется на месте, — слюнтяй, таких Кирилл презирает. А самого себя он презирать не собирается.

…Сидя сейчас в приемной начальника комбината и мысленно готовясь к разговору с ним, Кирилл вдруг подумал: «А не подло ли с моей стороны навязывать свою точку зрения? И не забота ли только о своем благополучии толкает меня на это? Ведь я, как инженер, обязан понимать, что технический прогресс — это битва за будущее, а в каждой битве неизбежны и потери и жертвы. И в каждой битве есть баррикады — кто-то стоит по одну сторону этих баррикад, кто-то — по другую, кто-то идет в наступление, кто-то занимает оборону. Какое же место я предназначил для самого себя?»

Кириллу даже самому показалось странным, что он поставил перед собой вопрос именно в такой плоскости. Разве он против технического прогресса? Он за то, чтобы этот прогресс проходил без позы, которую занимают Костров и ему подобные.

Но почему же он колеблется? Чего-то боится? Он в чем-то перед собой не честен?

«Ерунда! — сказал Кирилл самому себе. — Я верю в свою правоту. Верю до конца!»

И все же эти вопросы, на которые он убежденно, как ему казалось, смог себе ответить, оставили в нем какой-то горький осадок, и когда Кирилла, наконец, пригласили в кабинет начальника комбината, входил он туда слегка втянув голову в плечи, точно заранее зная, что здесь вряд ли найдет поддержку. А ведь минуту-другую назад в поддержке этой он совершенно не сомневался. Ему даже пришло в голову, что самое лучшее сейчас — повернуться и уйти, однако начальник комбината Грибов уже поднялся из-за стола и коротко сказал:

— Прошу.

Поздоровавшись, Кирилл сел чуть наискосок от Грибова и невольно бросил взгляд на маленький треугольный столик, стоявший немного в стороне. Скромная скатерка и часы с черными стрелками — больше на этом столике ничего не было, и Кирилл подумал: «Молчаливое напоминание: здесь временем не разбрасываются, цени и свои, и чужие минуты…»

Некоторое время Грибов молчал, глядя на Кирилла так, словно по одному его виду хотел точно определить, с чем к нему пришел начальник участка и что нового он с собой принес. Каширову никогда еще не приходилось встречаться с начальником комбината вот так близко, и сейчас он подумал, что о Грибове, наверное, неспроста говорят: «Умен, организатор — каких мало, работает себя не щадя, но и других не щадит — строг до беспредельности, даже по глазам видно…»