Черные перья. Работа для гробовщика

– Сама не знаю, – ответила Джессика. – Честно говоря, не особенно задумывалась об этом, хотя такое вполне возможно. Но к Клити я питаю глубокую симпатию. Я сама была влюблена однажды. Единственный раз. Любовь оказалась платонической по самой простой причине, но нисколько не напоминала «Пир» Платона. Даже не походила на заурядный пикник. Он поощрял мои интеллектуальные шаги навстречу, но вскоре я обнаружила, что тот привлекательный и умный мужчина использовал их для того, чтобы изводить свою жену, с которой, несомненно, сохранял физическую близость. Иначе к чему ему было мучить ее? Будучи рациональной, но не самоубийственно опасной, я предпочла порвать с ним. Однако сохранила достаточно женственности, чтобы у меня вызывала любопытство Клити. Как вы думаете, этот разговор со мной поможет вам выяснить, кто отравил мою сестру Рут?

Кэмпион молчал, глядя в пол.

– Ну, так что скажете? – подзуживала она. – Поможет или нет?

Кэмпион посмотрел ей в лицо, столь исполненное понапрасну растраченной красоты и столь же бесцельно разбазаренного ума.

– Вы сами должны знать, – медленно произнес он.

– Но я не знаю. – Казалось, Джессику удивило такое признание. Мои так называемые магические способности не слишком-то развиты. Любой, кто живет в одиночестве так долго, как я, приобретает повышенную чувствительность к поведению людей, которые ему встречаются. Уверяю вас, я представления не имею, кто отравил Рут. И должна признаться еще кое в чем. Я отчасти даже благодарна отравителю. Вы все равно разнюхаете подробности, так что уж лучше рассказать вам об этом самой.

– С ней приходилось очень трудно? – спросил Кэмпион.

– Я вообще-то редко видела ее. У нас с ней почти не было ничего общего. Она походила в большей степени на брата моего отца. Тот слыл гением в математике и, как мне кажется, на этой почве немного рехнулся.

– Значит, смерть Рут обрадовала вас? – Он намеренно заговорил грубовато, потому что начал опасаться Джессики Палиноуд. Она виделась ему с одной стороны привлекательным существом, но с другой – внушавшим страх и совершавшим намеренно странные поступки.

– У меня была причина бояться ее, – ответила Джессика. – Понимаете, я бы сравнила семью Палиноудов с экипажем маленького, затерянного посреди океана кораблика. Если один из членов экипажа сразу выпьет весь отведенный ему запас пресной воды – между прочим, алкоголизмом Рут не страдала, – то остальным придется либо наблюдать, как их товарищ умрет от жажды, либо делиться с ним. А нам практически нечем делиться, и никакой Герберт Бун здесь не поможет.

– Это все, что вы намеревались сообщить мне?

– Да. Остальное узнаете сами. Впрочем, там нет ничего особенно интересного.

Кэмпион в ночном халате поднялся и поставил на стол баночку из-под джема. Стоя, он возвышался над Джессикой. Она была очень маленькой, и остатки былой красоты проглядывали в ней, как увядшие лепестки цветка. Его собственное, не лишенное примет чувственности лицо приобрело не только серьезное, но страстное выражение, и вопрос, не дававший ему сейчас покоя, представлялся важнее разгадки тайны любого убийства.

– Но почему? – воскликнул Кэмпион. – Почему?

Она мгновенно поняла его. И на серой коже проступил чуть заметный румянец.

– Я лишена какого-либо таланта, – тихо отозвалась она. – Я тупая в том смысле, какой обычно вкладывают в это определение американцы. Ничего не умею делать, не пишу, даже искусством рассказывать интересные истории не владею. – И пока Кэмпион разглядывал Джессику, стремясь вникнуть и постичь всю масштабность, громадное значение ее слов, она спокойно продолжила: – Поэзия моей матери по большей части никуда не годилась. К счастью, я унаследовала частичку интеллекта отца. Но и она написала одно стихотворение, в котором сумела выразить важную мысль. Хотя предполагаю, многие сочли бы эти строки чепухой. Вот как они звучат:

Я построю себе шаткий дом камышовый.Как плетут мастерицы корзины – пустые, но очень занятные.

И пусть ветер свистящий врывается в каждый шов его,Он меня не встревожит за моими занятьями.

Предлагать вам еще чаю не нужно?

Через полчаса Кэмпион добрался до своей комнаты и, все еще дрожа, лег в постель. Книга, одолженная им у Джессики, лежала на одеяле. Это было скверное издание и к тому же затрепанное. Обложку отпечатали небрежно, а последние несколько страниц содержали давно устаревшие рекламные объявления. Кэмпион открыл ее наугад, а потом абзацы, которые он успел прочитать, продолжали звучать в его памяти еще долго даже после того, как он закрыл глаза.