Черные перья. Работа для гробовщика

– Высокорослый мужчина лет тридцати пяти, женатый на настоящей мегере. Перегружен работой до предела. Слишком уж добросовестно исполняет свои обязанности. Совестливый. Каждое утро выходит из квартиры, уже запиленный супругой вконец, и отправляется к себе в приемную с витриной, напоминающей прачечную. Сутулится. Спина напоминает верблюжий горб. Носит слишком широкие брюки, ерзает в кресле, словно сам Бог дергает его за невидимые веревочки. Голова почти без шеи, как у черепахи, и он поводит ею чуть заметно из стороны в сторону. Глаза постоянно встревоженные. В общем, хороший человек. Добрый. Не такой умник, как некоторые, нет времени для самосовершенствования, но вполне достойный профессионал. Личность старой закваски, хотя не окончил престижной школы и не причисляется к местной элите. Служит своему призванию, никогда не забывая, что это его долг. И вот Смит начинает получать гадкие анонимные письма. Естественно, это не может не потрясти его.

Чарли Льюк вел свой рассказ, не акцентируя знаков препинания и не слишком связно, зато помогал повествованию всем своим телом. Когда он описывал спину доктора Смита, его спина выгнулась тоже. При упоминании приемной он жестом обозначил форму витрины. Но его огромная сила все же оставалась более физической, чем эмоциональной, и он использовал ее в рассказе, забивая факты на свои места, как гвозди молотком. Кэмпиона он заставил буквально проникнуться пережитым доктором скандальным потрясением. Его речь обрушивалась на собеседника лавиной.

– Позднее покажу вам папку со всей этой грязью. А пока обрисую ситуацию в общих чертах. – И он стал яростно произносить фразы, руками помогая им как бы улечься в отведенные гнезда. – Обычные грубые непристойности. Заставил психолога поработать над письмами. Тот утверждает, что писала женщина, но с большим сексуальным опытом и далеко не такая необразованная, как можно предположить, если обращать внимание на грамматические ошибки. В письмах содержались обвинения в том, что доктор покрывает убийцу. Старая леди Рут Палиноуд была убита, похоронена, никто не задавал никаких вопросов, а врач несет за это ответственность. До доктора не сразу доходит серьезность проблемы, но потом он начинает подозревать, что такие же письма получают его пациенты. Обращает внимание на их случайные обмолвки. И бедолаге поневоле приходится задуматься. Он перепроверяет симптомы болезни той старушки. Сам уже напуган до смерти. Зачем-то делится своими тревогами с женой, которая, разумеется, начинает пользоваться этим, чтобы еще больше мучить его. Смит доходит до нервного срыва, обращается к коллеге-специалисту, и тот заставляет его обратиться к нам. Вот каким образом дело впервые попадает в мои руки. – Он дал себе передышку, глотнув разбавленного водой виски. – «Боже мой! – заявляет мне Смит. – Ведь ее мог убить мышьяк. Я вообще даже не предполагал возможного воздействия яда». «Что ж, доктор, – отвечаю ему я. – Это может быть лишь пустая сплетня. Но кому-то явно хочется распускать ее. Мы найдем, кто именно этим занимается, и все уладим». А теперь переместимся на Апрон-стрит.

– Я слежу за ходом вашей мысли, – кивнул мистер Кэмпион, стараясь не выдать своего волнения. – Мы говорим о доме Палиноудов, верно?

– Не сразу. Для начала общее описание улицы. Это важно для нас. Узкий и короткий проезд. Небольшие магазины по обе стороны. С одного конца – бывшая часовня Братства во Христе, ныне превращенная в репертуарный театр «Феспис», претенциозный, но безвредный, и пансион «Портминстер», он же дом Палиноудов – с другого. Как безнадежный пьянчуга, квартал за последние годы опустился и обнищал. Палиноудов постигла та же участь. Теперь их домом владеет престарелая бывшая птичка из варьете, решившая стать хозяйкой пансиона. Ипотека подешевела, она унаследовала какие-то деньги, в ее собственный дом угодила бомба, и тогда вместе с несколькими своими бывшими постояльцами она перебралась туда, заодно оставив самих Палиноудов в роли обычных квартирантов.

– Мисс Роупер – моя старая знакомая.

– Неужели? Интересно. – Узкие щелки глаз мгновенно расширились. – Тогда, быть может, вы кое-что скажете мне. Могла она написать те письма?

Брови Кэмпиона под оправой очков взлетели вверх.

– Для этого я недостаточно хорошо знаю ее, – пробормотал он. – Но она мне кажется тем редким человеком, который не удержался бы и поставил свое имя в конце письма.