Черный Дождь

В этот момент мимо ковыляла пациентка с забинтованной головой. Она двигалась медленно, и было видно, что малейшее движение отдается в ней сильной болью. Фаллер поняла, что ей все же повезло. Ей повезло куда больше, чем тому толстяку, пресс-секретарю, которого убило на месте. В глубине ее души зарождался гнев, темный, холодный гнев. Не было в мире такой лютой кары, которой не заслуживали бы ублюдки, сотворившие с ней все это. Ярость придала ей сил. Она была журналисткой, черт возьми! Она посмотрит в лицо фактам и не позволит им больше пугать ее. А волосы? Со временем они отрастут. Она позвонила Андреасу и сказала, чтобы он захватил для нее джинсы, джемпер и шапку.

— Шапку? Зачем тебе?

— Не спрашивай, просто сделай. А потом как можно быстрее приезжай сюда.

— Ладно, увидимся.

Он приехал лишь через два часа. Они встретились у входа в лагерь, который разросся на огромной территории. Бундесверовские грузовики продолжали подвозить материалы, повсюду копошились солдаты, устанавливая боксы и палатки. Андреас извинился за задержку: на дорогах по-прежнему царил хаос. Но он привез все, что она просила, — и одежду, и шапочку.

Фаллер сорвала шаль, в которую она кутала голову (ножницами она состригла остатки волос, оставив свисать с почти лысого черепа лишь несколько прядей). Увидев это, Андреас побледнел, но у него хватило благоразумия промолчать. Она быстро переоделась. Джинсы болтались на ней мешком, а кофта была воплощением кричащего безвкусия. Должно быть, фотограф купил их по дешевке на какой-то барахолке. Но даже в этой одежде Коринна почувствовала себя лучше. Лишь шапка немного кололась.

— Начнем?

Начали они с медсестры, которая сидела на ящике и курила, уставившись в одну точку. Андреас сделал несколько снимков, а потом Фаллер немного поговорила с ней. Женщина рассказала им о самой длинной и страшной ночи в своей жизни: об изуродованных детях, о мужчинах, у которых через порезы в животе вываливались кишки, о людях, чьи тела были покрыты волдырями от ожогов размером с ладонь. Женщина изучала медицину в Гейдельберге и только что прошла стажировку в Красном Кресте. Ей оказалось всего двадцать два года, что очень удивило Фаллер: выглядела медсестра гораздо старше. «Страдания старят», — записала журналистка в блокноте, который привез ей Андреас.

Рассказы пациентов были еще ужаснее. Одному мужчине пришлось оставить жену и детей в горящем доме. Со слезами на глазах он говорил, что до сих пор слышит их крики, и умолял дать ему лошадиную дозу снотворного, чтобы заснуть и воссоединиться с семьей. Пока они разговаривали с этим отчаявшимся отцом, к ним подошел маленький мальчик. Он тронул Фаллер за руку.

— Здравствуйте. Я Николас Фербер. Я живу на Флидерштрассе, 15. Может быть, вы видели мою маму?

Фаллер перевела на него взгляд. Она не знала, что сказать, поэтому просто медленно покачала головой, а Андреас несколько раз щелкнул фотоаппаратом. Опустив голову, мальчик пошел дальше. «Неужели, — подумала она, — здесь нет никого, кто бы мог оказать этому малышу психологическую помощь?» Но вспомнив историю медсестры, она сообразила, что сотрудникам Красного Креста в этот момент было не до душевных ран. Нужно было залечить хотя бы раны физические, спасти как можно больше жизней. Пожилая женщина сидела на койке, качая головой. Сначала у Фаллер создалось впечатление, что это помешательство, но когда она обратилась к женщине, та подняла на нее ясные глаза.

— Он был так молод, — сказала она.

— Кто?

— Герр Кёстер. Он всегда так хорошо заботился обо мне. Он медбрат… То есть был медбратом в доме престарелых Розенгартен, где я жила. Он проходил там альтернативную службу. Мы как раз говорили о смерти, когда это случилось.

— О смерти?

— У меня рак толстой кишки, — сообщила женщина без малейшего намека на беспокойство. — Последняя стадия. Врачи сказали, что мне осталось несколько недель. Это было четыре месяца назад. Мне — восемьдесят два, знаете ли, в таком возрасте привыкаешь к мысли, что рано или поздно придется уйти. Но он хотел меня утешить.

Вспомнив об этом, она улыбнулась, но тут же помрачнела, когда подумала о том, что произошло потом.

— «Вы увидите, фрау Франке, как красиво на небесах, — так он сказал. — Не бойтесь». — «Я и не боюсь, — ответила я. — Но рая нет, как не существует и ада. Мне не нужны эти сказки. Мое время пришло. Я прожила хорошую жизнь. То есть что в этом такого, что ты умер? Ты просто вернулся к состоянию, в котором пребывал до рождения, правда?» Он изумленно посмотрел на меня, не зная, что сказать. Он открыл рот, но так ничего и не ответил, потому что в этот момент весь дом взорвался. На него рухнул шкаф, и больше он не произнес ни слова.

Она снова покачала головой, в ее глазах стояли слезы.

— Он был так молод… Он пытался утешить меня. А теперь он умер, а я со своим гребаным раком толстой кишки все еще жива. Вот ведь дерьмо!

38