Черный Гиппократ

— Он уже ни на что не годен — писатель хренов, — продолжала Фаина, прищурив глаза. — Ни на что. Не мужчина. И даже не самец. Просто некое существо в домашних тапочках на босу ногу и в замызганном халате. Он даже ремонт в квартире не способен сделать, гвоздь в стену забить… Боже, с кем я связала свою судьбу! С каким ничтожеством! От него никакого проку. Верно ведь говорят: от козла молока… Производитель? Ничего он не произвел. Не наделил меня счастьем материнства… Книги написал? Кому нужны его книги? «Про людей которые работают: про председателей колхозов, про секретарей обкомов партии, про учащихся ФЗУ, про производственные отношения в бригаде коммунистического труда…»

Сообразив, что этот монолог затянется долго, Иванов сходил к бару за бутылкой:

— Отдыхать — так отдыхать!..

Он подлил Фаине вина. Потом себе.

Фаина продолжала говорить, презрительно кривя красные яркие губы. Она, должно быть, и помаду выбрала поярче, чтобы Иванову виднее было ее презрение к «этому козлу»:

— От него никакого проку. Разве что сдать в утиль!.. — она отхлебнула большой глоток шампанского и задумалась над собственными словами; тут глаза Фаины озарились каким-то внутренним сатанинским светом — глубоким, красноватым адовым светом: — А что! Это идея! — Фаина оживилась и схватила собеседника за плечо. — Иванов, дорогой! Покупай у меня этого козла. На мясо, на органы… Сколько ты за него дашь? Ты не видел его? О, он в самом цветущем возрасте! Ни на что еще не жаловался…

Иванов несколько отстранился от Фаины, весьма удивленный, и посмотрел на нее пристально, серьезно.

— Иванов, я не шучу… — она потянулась за сигаретами.

Но он остановил ее руку:

— Я не люблю, когда много курят. И мне не нравится, что куришь ты…

— Хорошо, брошу… — она действительно, бросила пачку сигарет куда-то в сторону входной двери. — Ну, так что ты скажешь на мое предложение?

— Сколько ему лет? — серьезно спросил Иванов.

— Тридцать пять недавно исполнилось, — Фаина вся подобралась и сосредоточилась, когда заметила реакцию Иванова; до Фаины дошло, что ее неожиданное предложение перестало быть шуткой; ее немного испугало это, но ненадолго и только в смысле ответственности за содеянное в перспективе; Куртизанова ей было не жаль, ибо она давно ненавидела его всеми фибрами души вместе с его нудной пишущей машинкой и производственными отношениями в бригаде коммунистического труда; ей так захотелось избавиться, наконец, от этого ярма…

— Тридцать пять… — задумался Иванов. — Болезнью Боткина не болел?

— На сколько я знаю, нет, — Фаиночка заволновалась немного и чтобы скрыть это внезапное волнение, принялась пить вино — закрылась бокалом.

Иванов усмехнулся:

— Ты пошутила, наверное. А теперь пожалела. Я же вижу.

— Вовсе не пошутила… То есть сначала пошутила, а потом подумала: а почему бы и нет?!

— Чего же ручонки дрожат?

Фаина взглянула на свои подрагивающие руки:

— Не каждый же день сдаешь мужа в утиль.

Иванов смотрел на нее со все возрастающим интересом:

— Я, кажется, недооценивал тебя. А в тебе скрыт немалый потенциал.

— Во мне много чего скрыто, — усмехнулась Фаина. — Показать?..

— Не сейчас… В бильярдной покажешь… — Иванов разглядывал на свет стерильно-чистый бокал, в котором играло пузырьками искрилось вино. — Мы ведь о деле говорим.

— Хорошо. Сколько дашь?..

— Не гений, говоришь, твой Куртизанов? — задумчиво поинтересовался Иванов. — Мозги ни к дьяволу у твоего писателя, да?..

— Мы же не про мозги говорим, — резонно заметила Фаина.

— Да, разумеется… — он допил из бокала вино. — Ты просто зла на своего Куртизанова. Злость не сегодня — завтра пройдет, и ты одумаешься.

Фаина решительно покачала головой:

Моя злость не пройдет. Ей уже много лет… Если бы ты только знал, как я устала от Куртизанова. Он — обуза. Он лишний вес на моих ногах. Он мешает мне жить, понимаешь?

— Зачем же ты за него выходила?

Фаиночка обиженно поджала красные губки:

— Молодая была, глупая. Да и он не такой был десять лет назад. Он казался мне таким перспективным. Член союза писателей все-таки!.. — Фаина подставила свой бокал под новую порцию вина.

— Ты хочешь напиться?

— Я никогда не напивалась. Я тренирована спиртом, — красавица Фаина упрямо тряхнула своими великолепными несколько растрепанными волосами. — Так ты заберешь его, Иванов?

— Заберу, конечно, — тихо пообещал Иванов.

— Забирай. Ты меня этим только обяжешь. Я вздохну свободно… Только скажи: сколько дашь?..

Иванов вскинул глаза к потолку, что-то прикинул, почесал себе подбородок:

— Ну тысячи полторы я за твоего благоверного, пожалуй, дам. Больше — никак не получится. Сама понимаешь, неинтересно торговать в убыток себе.

Фаина была довольна:

— Полторы — так полторы…

Иванов посмотрел на нее изучающе: с одной стороны, с другой — какая это все-таки загадка — женщины!

— Что ты на меня смотришь? Осуждаешь?

— Нет.

— Может, я тебе не нравлюсь больше?

— Наоборот. Еще сильнее нравишься. Что-то родственное как бы появилось в тебе.

— Почему же тогда так смотришь?

Иванов отвел глаза:

— Ты на счет своего благоверного хорошо подумала?

— Хорошо. Пусть это тебя не тревожит.

— Не передумаешь, красавица?

— Нет.