Черный горизонт. Красный туман

Каетан посвятил еще немного времени контролю окрестностей, потом вымостил себе постель из травы и мха у подножия большого бука, в месте, где достаточно густо росли деревья. Вода, текущая в стволах и ветках, ослабляет разумы слуг Черных. Потому они избегают лесов, и Каетан мог чувствовать себя в относительной безопасности, пусть и находясь так близко от их лагеря. Конечно же, он не забыл о средствах безопасности. В радиусе двухсот метров от своего логова он воткнул в землю несколько специально очиненных и зачарованных дубовых палочек-колышков. Они не давали сильного сигнала, чтобы разбудить человека, но когда он синхронизировал с ними азимулет, то получил достаточно действенную охрану. Выставил будильник на четыре утра, подложил под голову рюкзак, прикрылся курткой и через минуту уже спал.

А ночью он убил своих сестру и отца, а сам умер трижды.

В первом сне он вновь был мальчишкой, Кайтеком из села Дзершавицы, рабом и сыном йегерских рабов. Он снова стоял над лесным укрытием Хах-хона, пришельца из чужих миров, а гном прижимал его маленькую сестричку к груди, держа у ее шеи острый нож.

– Что выбираешь? – спрашивал он гудящим голосом, словно говоря сквозь медную трубу. – Я убью ее, а ты полетишь в Польшу. Или подарю ей жизнь, но ты всегда останешься здесь, во власти балрогов. Что ты выбираешь?! Сестру или свободу?! Говори!

И Каетан отвечал, как это часто случается во сне, будучи одновременно говорящим слова героем и внешним наблюдателем.

Кричал:

– Нет! Не говори этого! Нет!!

Говорил:

– Убей!

А нож вспарывал горло Дорки, словно рыбье брюхо.

Тогда во сне появлялся Роберт, как и тогда, с автоматом, и начинал стрелять в карлика, но пули попадали и в тело маленькой мертвой девочки. На ее сером полотняном платьице расцветал чудесный узор из красных лепестков роз, с каждым моментом становясь все интенсивней и сложнее.

– Это ты ее убил, не я. – Взрослый Каетан-наблюдатель слышал слова, произносимые мальчиком-Кайтеком. – Это ты – убийца!

Острием ножа он указывал на Роберта. Поднимал другую руку, в которой продолжал сжимать волшебный предмет, украденный у карлика. В глазах Роберта из сна он видел красные огоньки. И страх.

– Это ты!

Тело Роберта моментально вспыхнуло, его автомат выплюнул еще несколько пуль, которые тоже загорелись в полете. Роберт принялся бегать, подскакивая и натыкаясь на деревья, продолжая выть и рыдать.

– Ты не будешь моим отцом! – сказал еще Кайтек-из-сна, а мигом позже живой факел ударил в него, и мальчик тоже загорелся.

Потом еще его убил граф, высосав сперва жизнь из прекрасной эльфийки, Анны Наа’Маар.

В последнем сне Каетан сам выстрелил себе из пистолета в лицо.

Проснулся он задолго до четырех утра, в жуткий предрассветный час. Все еще было темно. А он лежал, свернувшись в своей берлоге из листьев и мха, сжавшийся, потный, в горячке. И плакал.

Требушет йегеров сделал первый выстрел. Суицидальный заряд полетел к Польше.

Это такие машины принесли гибель Бонну и Вроцлаву, Лиону и Копенгагену, а неразорвавшиеся их заряды порой приводили к эвакуации целых кварталов и местечек. Бомбы самоубийц, страшное название, дающее новый смысл понятию «психологическая война».

Каетан видел съемки из Копенгагена. Непонятно, почему именно из этого города осталось более всего записей и почему именно здесь множество людей довольно долго выдерживали атаку и сумели снять те жуткие вещи, что творились вокруг. И да – съемки частных камер, направляемых осознающими все операторами, были ценнее, чем те, из производственных и полицейских аппаратов, что просто регистрировали все, что попадало в поле их зрения. Записи из Копенгагена были лучше прочих. Эльфы говорили, что это из-за самого характера города: спокойного, приветливого, безопасного. Современного, но камерного, предлагающего туристам и жителям чистые улицы, уютные кафе и спокойную, человеческих форматов архитектуру, которой нет в производственных центрах или в небоскребах бизнес-центров. Копенгаген оберегал своих обитателей, даря им лишние минуты или даже десятки их. Многие сбежали, другие, к собственному несчастью, не понимавшие, что происходит, пытались делать съемки.

И регистрировали. Чаще всего – людей, выпрыгивавших из окон на мостовую. Обычно сперва слышались звон и безумный крик. Картинка дергалась – это объектив камеры искал цель. Если оператор был достаточно быстр, а дом достаточно высок, порой удавалось поймать даже силуэт в полете. Если же нет – камера регистрировала только последний аккорд: тупой отзвук ударяющегося о брусчатку тела, а через миг на экране появлялся труп. Были и другие записи. Люди, бросающиеся в канал с Длинного моста. Автомобили на улице адмирала Нильса Юэля, резко направляемые на встречные полосы, прямо на лобовое столкновение. И сцена, которая производила на зрителей самое ужасное впечатление, может, оттого, что разыгрывалась она на одной из самых спокойных улочек мира – Строгете. Толпа рыдающих людей бросалась на витрины, била стекла и перерезала себе вены блестящими на солнце стеклянными ножами.

Бомбы самоубийц.