Черный котел

— В чем дело? — спросил он, забыв от страха понизить голос.

Внизу раздалось несколько резких выкриков… Они разобрали слова «разбойники» и «убийцы». У алтаря, перед самым гробом, что-то происходило, что именно — разглядеть было трудно, похоже, кто-то лишился чувств.

— Очевидно, с кем-то приключился сердечный приступ, — успокоил жену редактор.

— Нет, нет, Никодемус, — задыхаясь, объясняла фру. — Это наборщик Хермансен! Я сама видела! Он подошел к гробу и собрался говорить… Но ему не дали. Смотри, его выводят. Он пьян, Никодемус! Какой ужас!

Редактор словно лишился дара речи. Он молча покачал головой и невольно всплеснул руками. Волна ропота прокатилась по церкви, когда причетник и звонарь выводили пьяного наборщика. Он почти не сопротивлялся. Но в дверях обернулся и что-то пронзительно выкрикнул. Причетник дал ему здорового тумака в бок, и слышно было, как наборщик скатился по маленькой лесенке.

— Это ему на пользу! — громко вырвалось у кого-то, и в общий ропот вплелась веселая нотка.

— Что он крикнул? — шепотом спросил редактор.

— Это ему на пользу! — шепотом ответила жена. Она была очень возбуждена, и в глазах у нее стояли слезы.

— Да нет, я о наборщике, — раздраженно сказал редактор. — Что он крикнул до того, как упал с лестницы?

— Балаган! — прошептала жена ему в ухо.

Редактор поерзал на стуле и прошептал ей в ответ:

— К сожалению, в этом есть доля правды, Майя!

— Но то, что он сказал раньше, было ужасно, — шептала жена. — Разбойники, убийцы! Сказать такое в церкви! Я не понимаю, как его могли впустить сюда в таком состоянии.

— Да, прискорбно, очень прискорбно, — кивнул редактор.

Отнюдь не торжественный ропот так и не прекращался. Но вот показался пастор Кьёдт и в церкви сразу воцарилась такая тишина, что слышно было, как тикают часы на башне. Редактор поднял брови и со страдальческим видом уселся поудобнее. Лучше заранее вооружиться против тех неприятностей, которые — ты это наверняка знаешь — обрушатся на тебя.

Ну да, конечно. Обычное словоблудие! «Нынешние тяжелые времена», «Трудные условия на море». Бесспорно. «Хлеб наш насущный». Гм. И вдруг… «Даниил во рву львином». А почему бы и нет? «Львы его не тронули». Да неужели? «И те люди, которые ныне бороздят соленые морские просторы, бросаются, как Даниил, в ров львиный. Но они всего-навсего слабые люди, они не обладают пророческим даром, не могут заклинать львов, они становятся жертвами разъяренных диких зверей». А! «Но ни один волос не упадет без…»

Ну и чепуха!

«И этот юноша, возможно, избавлен от чего-то худшего».

Резюме: бог посылает свои беспомощные, лишенные пророческого дара создания в ров львиный, чтобы избавить их от чего-то худшего! Спасибо, пастор Кьёдт, спасибо!

А затем последовали нелепые сентиментальные слова, обращенные к родственникам. Сколько горя и испытаний. Болезнь отца. Некстати рассказанная история о том, что Иисус исцелил женщину, одержимую нечистым духом. Смерть матери от рака. Младшую дочь бог лишил разума. Но она, возможно, счастливее многих из нас. Фу, какая безвкусица! Не скажет ли он чего-нибудь и о том, что старшая дочь усата? Нет, обошлось.

А потом наконец беспомощное заключение, полное повторений и без какой-либо изюминки. А ведь подумать только, что можно было сказать по такому случаю! Могила неизвестного солдата! Обвитые траурным крепом игрушечные корабли, исполненные горя по поводу гибели своего большого собрата в безжалостном море! Огромное спасибо, спасибо, Кьёдт, ставлю отметку «удовлетворительно».

— Прекрасная речь! — прошептала фру Скэллинг.

Редактор чуть-чуть отодвинулся от жены. Хор англичан запел псалом «Abide with me»[6]. Потом вступили школьники — «Воздадим хвалу милости господней».

Затем моряки в синих шевиотовых костюмах, держа фуражки со сверкающими козырьками в руках, медленно вынесли гроб. Среди них — Юханнес Эллингсгор, капитан второго катера Оппермана «Гризельдис». Он шел впереди, рядом с Фредериком. За ними Сильвериус и остальные уцелевшие с «Мануэлы». Церковь медленно пустела. Англичанин заиграл на органе бурную мелодию Иоганна Себастьяна Баха. За его спиной стоял Грегерсен, местный органист, и внимательно и растерянно смотрел на трудный нотный текст.