Черный лебедь

— Премного благодарен, Глеб Платоныч, мне очень лестно, но вынужден отказаться. Ведь мне нужно будет заново изучать все законы, получать образование. Здесь я уже профессионал, а там буду желторотым «щеглом».

Штольцев практически ничем не выдал своего удивления, лишь бровь непроизвольно изогнулась перевернутой чайкой. Ничего себе старый Акела промахнулся! При первом знакомстве этот юноша показался ему полным простофилей. А сейчас он просто ангел — спаситель! К тому же, креативный!

Чем же его можно будет отблагодарить?

Анна беспокойно заерзала, и Глеб мгновенно переключил внимание.

— Аня, что? Ты голодна? Тебе холодно?

Она тревожно посмотрела на мужчину, вызвав в нем снова бурю эмоций. Когда человек болен, огорчен, разгневан — понятно, чем ему можно помочь. Здесь же…Штольцев почувствовал, что в его душу словно какой-то штопор ввинчивается и буравит его покой, разрывая в хлам надежду на счастье.

— Не знаю, — тихо ответила она.

Глеб замер. Что Анна помнит? Что чувствует? И помнит ли она его? Сможет ли стать прежней? Господи, как же дождаться Варвару? Эти мысли вихрем носились в голове, изматывая, лишая сил.

Он повернулся к девушке и осторожно погладил по волосам, взял ее ладошку и нежно поцеловал. Видно было, что она не знала, как реагировать, но прикосновение губ мужчины на мгновение вывело ее из анабиоза. Взгляд потеплел, и некое подобие улыбки мелькнуло на губах.

— Кирилл не целовал мою руку, — словно окунувшись в омут памяти, она выбрала первое попавшееся под руку воспоминание.

— Кирилла нет. Он больше не навредит, — Глеб принялся целовать вторую ладошку.

— Он умер?

«Бедная девочка! Она не помнит, что этот проходимец хотел превратить ее в безропотный овощ»

— Его с нами нет. И не будет. Верь мне.

— Я верю, — глаза их встретились, и Глеб с отчаянной надеждой пытался поймать хотя бы крохотный отблеск той страсти, которая вспыхнула между ними еще по дороге в Кинешму. Однако она словно не узнавала его. Желание верить, надежда, тревога — но только не любовь.

— Хочешь прилечь? Клади голову мне на колени и постарайся уснуть. Тебе нужно больше отдыхать.

Анна послушно свернулась калачиком и примостила голову на его коленях. А он почувствовал себя как на пороховой бочке. С одной стороны его желанная, любимая девушка была в критической близости, вызывая пожар желания. А с другой — она доверилась ему, как невинный ребенок. Еще и кулачок под щеку засунула. И от щемящего умиления он почувствовал, как сдавило горло. Хорошо, что больше не нужно было сейчас говорить. Он просто не смог бы.

Оставшийся путь они проделали в молчании. И только подъехав к дому Анны, Глеб аккуратно переложил ее голову на дорожную подушку и сказал:

— Заблокируйте дверь, чтобы ни этот, — он с ненавистью посмотрел на пленника, — никуда не сбежал, ни Анну никто не похитил. А я поговорю с Разумовым.

— А вы уверены, что вам помощь не понадобится?

— Это ему помощь понадобится. Медиков. Вы же обещайте, что не оставите Анну.

Глава 22

Глеб не стал предупреждать о своем приближении, просто перемахнул через забор и вошел в дом. Наткнувшись на экономку, он спросил, где Разумов. Та дала понять, что не понимает о чем речь и, судя по всему, пригрозила полицией.

Тут в голову Глеба пришла идея, для воплощения которой ему понадобилось поступиться со своими принципами. Ему глубоко претило использование ненормативной лексики для осуществления коммуникации. Даже в тех случаях, где активный словарный запас собеседника состоял на девяносто девять процентов из матерных слов, он все равно не опускался до нецензурщины.

Достаточно было одного взгляда, представлявшего адский коктейль ледяной вежливости и ярко выраженного жаркого желания переломать кости оппоненту, чтобы разговор приобретал нужную ему тональность.

А сейчас Глеб использовал весь вербальный арсенал строителей и портовых грузчиков: он должен был проверить свои предположения, а именно, владеет ли русским языком женщина, работающая много лет в русской семье.

Он филигранно выстроил матерную фразу, суть которой сводилась лишь к призыву сотрудничать по доброй воле.

Произнесенная нейтральным тоном, она возымела нужное воздействие. Женщина опешила, вытаращила глаза и лишь потом, спохватившись, опять повторила, что не понимает. Однако первая реакция выдала ее с потрохами. Поэтому дальше он снова перешел на литературный язык.

— Уважаемая, соберите вещи Анны, необходимые на первое время — одежду, белье. И буду вам признателен, если вы принесете также документы ее. Надеюсь, знаете, где они лежат. Уверен, захотите избежать кровопролития, которое я гарантирую, если мои пожелания не будут выполнены в кратчайшее время.

— Кирилл Владимирович уехал за Анной Викторовной. Я не знаю, где ее документы и вообще зря вы сюда пришли. Завтра они поженятся.

Штольцев испытывающе посмотрел на экономку. Не зная, что ей инкриминировать, он все равно был уверен, что она скрывает куда более серьезное прегрешение, чем владение русским языком.

— Я так понимаю, вы Анне счастья не желаете? — скорее констатировал факт, нежели спросил Штольцев. — Почему?