Он сгреб ее в охапку, усадил к себе на колени и принялся шептать на ушко разные нежности. Как ему-то не очень важно куда, лишь бы с ней. Как все же хочется устроить ей необыкновенный отпуск. Еще..
– Давай вместе купим колечко. Чтоб на твой вкус. Это у нас будет такая… ну, репетиция! Мы же об этом говорили?
Они, действительно, говорили. Он даже ее учил. Она себе записала: «Verlobung» – это «о-б-р-у-ч-е-н-и-е»!
Не так сложно.
Но.. .не пойдет. Надо прямо спросить, отчего он… А Петр токовал как тетерев. Не чувствует? Ну, ладно. Поговорим про отдых и колечко. Нет, все же я не могу…
Ей стало не по себе. Она мягко высвободилась.
– У меня есть дядя, а у него агентство. Там можно узнать, что хочешь, и заказать. Позвонить? Я только найду в компьютере его телефон. Он папин брат. Я с ним не очень часто связываюсь. Ты погоди, я сейчас!
– А колечко?
– Вернемся и если ты еще…
– Стой, то есть как – «еще»? – до Синицы дошло наконец, что дело пахнет керосином. Он встревожился, собрался объясняться. В это время Рита отошла к ноутбуку и…
– Петер! Смотри – письмо. Как ты хотел, тебе и копия мне. Для Лины от Яны Вишневска. И… здесь такой странный текст, но все равно понятно! Оно пришло полтора часа назад. Надо… Петер, я срочно вызываю полицию!
Это было прощальное письмо, где русские слова мешались с немецкими. Там стояло, что никого не надо винить. Что – невыносимо! Все ни к чему и нЕ для кого! Она любит Людвига, но, верит, что он убил. И с этим не может жить. Что хочет скорей уснуть, чтоб не страдать.
Я хочу проститься. Объяснить. И еще… пусть найдут, пусть я недолго…, – писала Яна, – ключи есть у Адели. Ты получишь письмо на другой день. Меня уже не будет. Сейчас четырнадцатое. Я приняла мамины лекарства и усну. Ночью наступит смерть. Письмо придет утром. Просто скажи…
Дальше Рита читать не стала.
Она бросилась к телефону.
Петр не успел сообразить, что к чему, а она уже скороговоркой тараторила дежурному, четко перечисляя все, что надо. Ключи у Адели…– пробормотал Петр. Какие там… дверь ломать срочно! Дорога каждая минута! Постой, но уже поздно! Письмо пришло утром, мы прочли днем… Потом объясню. Число же! Да ну, поехали. Беги к машине, а я следом! Давай!
На машине до Яны было минут двадцать. Они двинули через центр. Навигатор Рита привычно не включала, так как могла с закрытыми глазами ездить по своему городу. Это на сей раз и подвело.
Центр перекрыли. Демонстрировали человек пятьдесят южан с плакатами, флагами и портретами неведомых мюнхенцам людей. Полиция охраняла их со всех сторон. Редкие любопытные собрались поглазеть. И значит, не проехать…
Трамвай делал кольцо у памятника Максу, вместо того, чтобы, как обычно, через Маринплатц ехать к центральному вокзалу. Автомобилям проезд был тоже закрыт. Им пришлось свернуть. Они попетляли, с черепашьей скоростью покрутились по переулкам, потеряли с полчаса и доплелись до Яниной квартиры через час с четвертью как раз, чтобы увидеть три машины. Полиция, пожарники и скорая помощь уже были там. Носилки с капельницей, укрытые одеялом, два дюжих парня установили внутрь. Дверцы стояли открытыми. И можно было видеть, как женщина средних лет хлопотала у пострадавшей. Полицейский разговаривал с другим врачом.
Рита не стала толком парковаться. Она высыпалась из машины, подскочила к комиссару.
– Здравствуйте! Это я звонила. Мы раньше не сумели. Ну что? Вы? Успели! Скорее, мы все вместе успели. Скажите спасибо ее ангелу хранителю. Она жива? И главное… будет жить?
– Надеюсь! Там есть такая закавыка. Она наглоталась медикаментов. Рядом лежат упаковки и это хорошо. Если бы не… они не нашего производства. Кириллица! Врачи разберутся, да время дорого… Ну а вообще гарантий никогда нет
Петр, успевший подойти, услышал последние слова – про прогнозы.
– Петер! -заторопилась Рита, – Яна наелась лекарств. Они не могут понять, каких. Написано, вероятно, по-русски! А ты… можешь?
– Ну конечно! Покажите, пожалуйста. Прочесть я, во всяком случае, смогу. И как следователь, и как…
– Следователь? – лицо полицейского выразило неподдельное изумление. Вы – следователь! А девушка Рита – студентка юрист и…
– Господа! Я вас попрошу отправиться со мной в президиум. Там мы с вас снимем показания. Это все очень странно.
Петр, услышав это из уст комиссара в Мюнхене, невольно рассмеялся, чем снова удивил молодого полицейского. Откуда было знать двадцатисемилетнему Клаусу Мозеру, уроженцу города Ессен, что вспомнилось советскому человеку Петру Андреевичу Синице, как только помянули «президиум»?
– Рит, так невозможно. Яна в больнице. Мы не можем ничем помочь. А ты вся извелась. Я тебя прошу, давай уедем. Не хочешь далеко, хоть на пару дней. Но – отвлечься необходимо! Подумай…
Он замахал рукам и не дал ей возразить.
– Я знаю. Да, у нее все, что можно сейчас хреново. Чингиз умер. Людвиг в тюрьме. Лина решила – и правильно – беречь себя и будущего ребенка. Но с другой стороны – зачем ей мы? Посторонние совсем люди? Мы ее видели?
– Только на фотографии.
– Вот именно! А ты говоришь! И потом. Давай спокойно разберемся. Ты же всем позвонила.