Черный шар

— Был один-единственный черный шар.

— Ты видел, что один?

— Карни клялся, что так и было.

— А откуда ты знаешь, что он не врет?

— Оставь отца в покое, Флоренс, — перебила Нора, подавая мужу холодное мясо и стакан молока.

— Напротив, — возразил он, — пусть продолжает.

Я на этом настаиваю.

— Что ты хочешь от меня услышать?

— Кто тебе наболтал о клубе?

— Тебе так надо это знать?

— Необходимо.

— Кен Джервис. Он все утро надо мной потешался.

Кен был парень лет двадцати трех. После школы работал в супермаркете, потом, отслужив в армии, Бог знает какими путями оказался банковским служащим.

Случалось, Хиггинс, отвозя дневную выручку, видел Кена в окошечке, и всякий раз тот насмешливо осведомлялся:

— Как дела, шеф?

Хиггинс относился к Кену не строже, чем к остальным подчиненным, но не раз называл его лодырем и предсказывал, что тот ничего не добьется в жизни, если не возьмется за ум.

Откуда Кен узнал, что вчера произошло в клубе?

Членом он там не состоит и не имеет на это ни малейшей надежды: его отец — один из беднейших фермеров округи.

— Что именно он тебе сказал?

— Сказал, что над тобой все смеются, а ты не замечаешь. Все уверены, что ты и на будущий год выставишь свою кандидатуру, и еще через год, и так до тех пор, пока тебя не примут за давностью лет, как Мозелли.

Хиггинс не возмутился, не заспорил, но так страдальчески посмотрел на дочку, что та не выдержала и отвернулась.

— Прости, — пробормотала она, — мне не надо было…

— Что — не надо было?

— Пересказывать тебе все эти мерзости. Ненавижу Кена. Вечно он лезет ко мне по всем углам своими грязными лапами. Знает, что мне это мерзко, а сам радуется. Тошно, что я сегодня дала пищу его шуточкам.

— Ты тут ни при чем.

Она промолчала, но по ее лицу он ясно прочел:

«Какая разница? Все, что бы ты ни затеял, тут же бьет по всей семье».

Видно, он и вправду виноват, если даже родная дочь обвиняет его. Тем не менее Хиггинс вяло продолжал спорить.

— Не понимаю, почему бы мне не вступить в клуб?

Чем я хуже других?

И вдруг Флоренс перебила его почти по-матерински, как будто она — взрослая, а он — ребенок, которого надо успокоить:

— Не думай больше об этом.

— А ты не могла бы слово в слово повторить мне все, что сказал Джервис?

— Зачем, па? Я вообще зря затеяла этот разговор.

Она встала, положила салфетку на стол и пошла к двери. У выхода потопталась, вернулась к столу и быстро поцеловала отца в висок.

После ухода дочери установилось молчание. Наконец Нора нерешительно заговорила:

— Не обращай внимания. Ей в такие дни всегда малость не по себе.

— Приболела?

— Нет, просто небольшое недомогание, как бывает у девушек.

Хиггинс смутился и прекратил расспросы, понимая, что жена имеет в виду известные физиологические особенности женщин.

— Как идет выставка-продажа?

— Все в порядке.

— Представитель доволен?

— Думаю, что да.

Несколько фраз, брошенных дочерью, совершили переворот в настроении Хиггинса. Возмущение, злоба, негодование на членов комитета разом исчезли или, во всяком случае, отошли на второй план.

Теперь мысли его были заняты не тем, что думают о нем и как относятся к нему другие. Его затопила жалость к себе.

И вместе с тем он не мог не смеяться над собой: он, в сущности, просто жалкий идиот, целых двадцать лет тешивший себе иллюзиями.

Именно это ему и дали понять, не так ли?

Но тогда почему такая солидная фирма, как «Ферфакс», и такой компетентный человек, как м-р Шварц, доверили ему ответственный пост?

Не лучше ли было бы ему так и подметать полы в магазине до самой пенсии? Бывают же неплохие люди, годные в жизни лишь на такие ничтожные дела! Он сам держит в супермаркете одного старикана шестидесяти восьми лет, который весь век занимается одним — таскает ящики, и тем не менее все его любят и уважают.

В магазине настолько привыкли звать его папашей, что многие даже не помнят его фамилию.

Может быть, Хиггинсу больше подошло бы такое существование?

— Ты знала? — спросил он жену, отодвигая тарелку с почти не тронутой едой.

Ей явно не хотелось говорить правду, но солгать она не смела и нехотя созналась:

— Знала, только мне было неизвестно, когда голосование.

— Кто тебе рассказал?

— Билли Карни.

— Когда?

— На прошлой неделе, когда я зашла в аптеку купить тебе таблетки.

— Что же он сказал?

— Что мне, мол, пора позаботиться о новых туалетах для балов в «Загородном клубе». И что первый танец за ним. Ты же знаешь Карни. Он был уверен, что ты меня во все посвятил.

— Ты на меня рассердилась?

— Нет.

— А теперь сердишься?

— Да нет же!

— Ты тоже считаешь, что надо мной посмеялись?

Она помедлила несколько секунд, потом ответила:

— Чего ради над тобой смеяться?

— Не знаю. Опустил же кто-то черный шар.

— Злыдней и завистников всюду хватает.

— Флоренс обижается?

— В ее возрасте вечно на все обижаешься. Она не переносит этого Джервиса, а он, конечно, не упустил возможности поизмываться над ней. Я уверена, что девочка уже выкинула эту историю из головы.

— Посмотри на меня, Нора.

Жена медленно повернула к нему лицо, ставшее жестче с тех пор, как она располнела.

— Что?

— Ответь честно. Обещай, что ответишь честно.

— Хорошо.