Черный тюльпан(изд.1955)

– Эй, в чем дело? – спросил Ян.

– Видите? – вопросом на вопрос откликнулся кучер.

Ян выглянул.

В конце улицы, по которой должен был проехать экипаж, показалась вся ревущая орда с площади Бюйтенхофа и катилась им навстречу со скоростью урагана.

– Останови лошадей и спасайся, – сказал Ян кучеру. – Дальше ехать бесполезно. Мы пропали.

– Вот они! Вот они! – вопили хором пять сотен голосов.

– Да, это они! Предатели! Убийцы! Душегубы! – откликнулись тем, кто был впереди кареты, голоса тех, кто бежал за ней следом, неся на руках бездыханное тело своего товарища, который, пытаясь схватить лошадь за повод, упал и угодил под копыта.

Именно тогда братья догадались, что их карета кого-то переехала.

Кучер остановил лошадей, но бежать не захотел наперекор всем доводам и настояниям своего господина.

И карета оказалась зажатой между двумя группами – встречной и догонявшей.

В первое мгновение она возвышалась над этой бушующей людской массой, словно плавучий остров среди морских волн.

Вдруг остров, перестав колыхаться, застыл на месте. Подскочивший сержант ударом палицы проломил голову одной из двух лошадей, и она упала, запутавшись в постромках.

В это мгновение ставня одного из окон приоткрылась, и там появилось смертельно бледное, с мрачными глазами лицо молодого человека, неотрывно смотревшего на сцену готовящейся расправы.

За его спиной маячил офицер с почти таким же бледным лицом.

– О, Боже мой, Боже мой, монсеньор, чем же это кончится? – бормотал офицер.

– Чем-нибудь ужасным, надо полагать, – обронил тот.

– Ох, монсеньор, смотрите, они вытаскивают великого пенсионария из кареты, бьют его, терзают!

– Действительно, эти люди, по всей видимости, охвачены сильнейшим негодованием, – отвечал молодой человек, сохраняя ту же невозмутимость, какую проявлял до сих пор.

– А вот Корнелис, они и его тащат из кареты, он и так весь разбит, Корнелис, он искалечен пытками, о, да посмотрите же, посмотрите!

– Да, действительно, это он, Корнелис.

Офицер слабо вскрикнул и отвернулся.

Последнее, что он видел: как главный инспектор плотин ступил на последнюю ступеньку каретной подножки, и тут ему размозжили голову ломом.

Он, правда, еще попробовал встать, но тотчас рухнул наземь.

Потом его схватили за ноги и потащили сквозь толпу, причем было видно, что за ним цепочкой тянулись кровавые следы, но людская масса тотчас смыкалась, затаптывая их с ликующим воем.

Молодой человек побледнел еще сильнее, хотя, казалось, это уже невозможно, и глаза его под полуопущенными веками на миг затуманились.

Офицер заметил слабый проблеск жалости, впервые мелькнувший на лице его сурового спутника, и надеясь, что эта душа смягчилась, хотел использовать момент:

– Пойдемте, монсеньор, скорее! Они же сейчас и великого пенсионария убьют!

Но глаза молодого человека уже снова открылись и были по-прежнему холодны:

– Ваша правда! – заявил он. – Этот народ беспощаден. Горе тому, кто предаст его.

– Монсеньор, – настаивал офицер, – неужели никак нельзя спасти этого несчастного, воспитателя вашего высочества? Если есть такая возможность, только скажите, и я пойду туда, пусть даже с риском лишиться головы…

Вильгельм Оранский, ибо это был он, мрачно наморщил лоб, приспустил веки, пряча блеснувшую под ними молнию черной ярости, и ответил:

– Полковник ван Декен, ступайте, прошу вас, к моему войску, пусть они будут в боевой готовности. На всякий случай.

– Но как же я оставлю ваше высочество одного здесь, среди этих головорезов?

– Не беспокойтесь обо мне больше, чем я сам о себе беспокоюсь, – резко оборвал принц. – Ступайте.

Офицер удалился с быстротой, говорившей не столько о послушании, сколько о том, что он рад возможности не присутствовать при гнусном убийстве второго из братьев.

Не успел он закрыть за собою дверь комнаты, как Ян, шатаясь под градом ударов, что сыпались на него со всех сторон, ценой неимоверных усилий дотащился до крыльца дома напротив того, где прятался его ученик. Он все звал:

– Брат! Где мой брат?

Кто-то из этой орды беснующегося отребья ударом кулака сбросил с него шляпу. Второй показал ему свои обагренные кровью руки – он только что вспорол живот Корнелису и примчался сюда, чтобы не упустить случая проделать то же с великим пенсионарием, пока другие волокли на виселицу труп его уже бездыханной жертвы.

С горестным стоном Ян прикрыл глаза ладонью.

– А, ты закрываешь глаза! – выкрикнул один из солдат городского ополчения. – Что ж, я тебе их выколю!

И он ударил его копьем в лицо. Хлынула кровь, но и сквозь ее слепящие струи Ян еще пытался разглядеть, что сталось с Корнелисом:

– Брат! Мой брат! – опять закричал он.

– Так отправляйся к нему! – взревел еще один убийца и, приставив к голове Яна дуло мушкета, спустил курок. Но выстрела не последовало.

Тогда негодяй перевернул свое оружие, взялся обеими руками за ствол и нанес страшный удар прикладом.

Ян де Витт зашатался и рухнул к его ногам.

Но, сделав последнее нечеловеческое усилие, он тотчас поднялся все с тем же отчаянным криком:

– Брат!

Столько муки было в его голосе, что молодой человек в доме напротив захлопнул ставни.