Черный вензель

После таких слов Редкий ощутил в груди пустоту и запредельный покой. Похоже, из этого похода ему не суждено вернуться живым, так надо сохранить хотя бы остатки мужества. Следом за санитаром он полез наверх. Ноги еще двигались по ступенькам, а телом он уже пытался слиться с выложенным мелкой плиткой влажноватым полом.

Здесь вообще было очень тепло, парко и сыро, открытые участки тела мигом облепила водная взвесь. В темноте Эдик только догадывался, что они находятся в каком-то большом помещении, и слышал легкий непонятный шорох. Что-то живое таилось по обе стороны плиточной дорожки, неясные силуэты, тонущие во тьме. Но едва ли это были люди, микроклимат не располагал.

Он все полз и полз, пока не наткнулся на закругленную стену с опоясывающей ее скамеечкой. Василий уже восседал на скамье и старательно протирал платком лицо и шею. К этому времени единственный глаз Редкого привык к темноте, и он понял, что вокруг них деревья. Они находились в оранжерее с круглым строением по центру, от которого лучами расходились плиточные дорожки со слабой подсветкой. Но есть ли здесь охрана или кто-то еще? Эдик с мольбой уставился на своего проводника.

– Можешь уже говорить, – разрешил Вася. – Только шепотом.

– Здесь есть охрана?

– Да чего тут охранять? – от души удивился санитар.

– А от кого мы тогда прятались? И почему шепчемся?

– А, да там у самого люка дуб один растет, сволочной товарищ, – как ни в чем не бывало заявил Василий. – Если бы разбудили его, то он мог бы поднять шум. Но сейчас он нас не видит, так что все в порядке.

Эдуард примолк, пытаясь понять, не издевается ли над ним санитар. Или все гораздо хуже и его проводник – безумец?

– Ну, чего затих? – подтолкнул его в бок приятель. – Я же тебе говорил, что в одном из отделений Института занимаются генно-модифицированными деревьями. Некоторые скрещены с животными, некоторые – с людьми. Тот дуб – вроде с собакой. Хорошо хоть не гавкает, но если слышит чужих, то готов выпрыгнуть из почвы, лишь бы дотянуться. Но он один такой, остальные все мирные. Только печально им тут живется, тем, кто с проблесками разума. Пойдем-ка, познакомлю тебя.

Санитар вскочил на ноги и принялся отряхивать и оглаживать ладонями одежду, волосы. Эдик хотел сказать ему, что вовсе не планировал заводить этой ночью новые знакомства, но Василий был так взволнован, что едва ли услышал бы какие-то возражения. Пришлось следовать за ним.

Прошли до конца одной из дорожек. Там у самой стены в большой кадке росла стройная березка, еще молодая, ростом с Эдуарда. Ее тонкие ветви, густо усыпанные мелкими листьями, тихонько шевелились, сплетались и расплетались между собой. Редкий списал это на сквозняк.

– Здравствуй, милая, – полным нежности голосом произнес Василий, останавливаясь напротив деревца.

В следующий миг произошло то, что заставило Эдика отскочить назад, запнуться о поребрик газона и растянуться во весь рост на дорожке, потому что деревце на его глазах подняло одну из ветвей, прижало ее к стволу и отвесило поясной поклон. Кажется, он даже сознание на миг потерял, все вокруг как-то поплыло. Когда удалось подняться, Эдик услышал, как санитар докладывает о нем березке:

– Бедолага, уже который раз за эту ночь набивает синяки и шишки!

Василий подошел и подставил плечо:

– Давай-ка я тебя обратно до скамейки доведу. А сам еще на минутку отлучусь, пока в себя приходишь.

Эдик пошел с ним, но у скамейки намертво вцепился в приятеля:

– Это что такое было? Трюк какой-то?

– Да никакой не трюк, чего ты! – вывернулся тот. – Ты же знал, что в Институте диковинные вещи творятся, разве нет?

– Да, знал, но чтобы дерево кланялось!..

– Так ведь она отчасти человек, говорю тебе. Видеть не может, конечно, но слышит и понимает, что ей говорят. С ними тут занимаются, учат всяким вещам. Но вот ночами им тут скучно, стой себе как истукан, даже музыку не включают. Я, знаешь ли, – тут Василий приблизил лицо к уху Эдика, – я мечтаю однажды утащить ее отсюда. Брошу Институт, затеряемся мы с Машенькой в обычном мире.

– С кем?!

– Ну, я ее так назвал – Мария, Машенька. В честь матери своей, между прочим. Ей вроде по нраву. Здесь-то они только по номерам.

– Ясно. А утаскивать зачем?

– Ну, будет дома у меня жить, стану ей книжки читать, на ночь телевизор оставлять включенным, что ли. Но это между нами пока. Ладно, ты тут отдохни, а я с ней переговорю, и дальше пойдем.

– Кто-то упоминал про график, – проворчал Редкий, пытаясь разговором вырвать себя из ощущения сонного бреда.

– Это включено. Я завсегда с ней болтаю, когда тут прохожу. Рассказываю о своих делах, чтобы ей было чем голову занять. То есть… ну, ты понял.

– Ладно, милуйтесь поскорее, – буркнул Эдик.

Маленький санитар бросил на него укоризненный взгляд и испарился. Эдуард сжался на скамейке, поглядывая беспокойно на ближайшие деревья. Общаться с ними что-то не тянуло. Но теперь он различал странные движения веток, которые уж никак не объяснить было сквозняком. Да и не было его тут, сквозняка.