Черный ворон

Владимир Николаевич нервничал – погода все-таки не совсем для езды, а неприятностей, которых вообще-то не хочется никогда, в такой день не хотелось особо. Поэтому традиционный для молодоженов маршрут – Марсово Поле, Медный Всадник, то есть аккурат обратный путь до общежития – был отменен, да никто на нем особо и не настаивал. Цветы Иван с Таней положили к черной стеле на месте дуэли Пушкина, помолчали там немного, а потом, уже совсем веселые, покатили по Приморскому шоссе. Владимир Николаевич ехал медленно, осторожно, и поэтому до дачи они добрались, когда туда съехалась уже большая часть гостей.

Прикатил Житник в яркой клетчатой куртке и с гитарой. Блистал золотыми погонами главстаршины Рафалович, послушно снующий из кухни в столовую и обратно, выполняя последние распоряжения Елки. До последнего момента этим же занимались Оля, Поля и Нелька, но вовремя спохватились и побежали наверх прихорашиваться и переодеваться. Рядом с проигрывателем развалился в кресле Ник. Он покуривал и время от времени менял пластинки, отвечая, по его выражению, за организацию звукоряда. Чуть позже молодоженов и свидетелей к воротам подкатила сиреневая «Волга» и с водительского места выплыла совершенно незнакомая и элегантная дама лет сорока в шубе из чернобурки. Недоумение наблюдавших за тем, как она, сопровождаемая низкорослым солидно одетым спутником, уверенно движется к дверям дачи, рассеялось, когда в этом спутнике Житник не без труда узнал Барона.

– Барон Остен-Ферстен, – представился тот, скинув двубортное пальто и оказавшись в несколько старомодном и широковатом, но чрезвычайно добротном габардиновом костюме. – Разрешите представить – Анна Леопольдовна.

– Лена Чернова, – сказала Елка, протягивая крепкую ладошку. – Пройдите, пожалуйста, в гостиную. Молодые уже там.

Таня и Ваня принимали подарки – три набора бокалов, электроутюг, конвертики с деньгами и цветы, цветы. По просьбе Тани, Ванечка передал «мушкетерам», чтобы больше ничего не дарили, и так, мол, потратились, но те и не думали слушаться. Всех повеселил Ник, преподнесший молодоженам ночной горшок, полный шампанского, в котором плавали три сосиски. Прямо из горшка разлили по бокалам и первый тост выпили тут же, не заходя в столовую. Гости, естественно, затребовали от молодых целоваться. Посреди затяжного поцелуя в дверь постучали, и вошли Лариса с Игорем – им пришлось от загса добираться сюда на электричке.

Павел, набросив на плечи пальто, отправился сказать дяде Саше, что можно запирать ворота. Остальные кучками расположились по всей гостиной. Одну группку образовали Владимир Николаевич и Танины подруги, за исключением Нинки, которая тут же прилепилась к Житнику. Тот, обняв ее за талию, оживленно беседовал с Бароном. Рядом со скучающим видом сидела Анна Леопольдовна. Ник,

Елка и Рафалович смеялись и делились школьными воспоминаниями с Игорем. Отдельно, у окна, взявшись за руки, стояли Таня и Иван. Оба были растеряны, им очень хотелось что-то сказать друг другу, но оба не могли подобрать слов. Возвратившийся Павел поначалу присоединился к «мушкетерам», но разговор их был ему не слишком интересен, и он отошел, намереваясь посмотреть, все ли на месте в столовой и позвать всех к столу, но на пути был перехвачен Анной Леопольдовной.

– Павел, – сказала она, положив ему на рукав руку с длинными фиолетовыми ногтями. – В вашем коттедже есть некий дионисийский шарм. Вот тот этюдик на стене – чей он?

– Не знаю, – откровенно признался Павел.

– Я сказала бы, что от него исходят флюиды Юлия Клевера. В произведениях искусства, как и в людях, моя сенсорика обманывает меня крайне редко.

– Вот как?

– Да, уверяю вас... Например, ваши гости... Несомненно, милые молодые люди и барышни, но. из совершенно несовместимых социальных слоев. Я сказала бы, что здесь явно витает аура диссонанса и, я бы даже сказала, мезальянса, если вы меня понимаете...

«Сама ты аура диссонанса, – подумал Павел. – Господи, какую чучелу притащил Ванькин приятель!»

– Да. Я вас понимаю. – Голос Павла сделался деревянным. – Извините, мне надо... по хозяйству.

Сначала читали телеграммы, полученные якобы от всяких знаменитостей, включая Юмджагийна Цеденбала, Ясира Арафата и даже дорогого и любимого товарища Леонида Ильича Брежнева – последнего убедительно изобразил тезка великого кормчего Рафалович. Ник удачно пропел телеграмму, присланную Аллой Пугачевой. Потом начались тосты. Поскольку произносить их полагалось каждому, то и были они самые разные – от скромного «совет да любовь!» до развернутой притчи, которую поведал всем собравшимся Житник, старательно пародируя грузинский акцент: