Черта оседлости

Николай Иванович по Моховой дошел до Фонтанки, потом до Невского, пересек его, залитого оранжевым светом, удивившись полному отсутствию не только людей, но даже автомобилей. Далее – по улице Рубинштейна, свернув в нужном месте, вышел на Владимирскую площадь и спустился в метро. Чтобы не привлекать лишнего внимания, он снял свой короткий халат и перебросил его через руку. Второй раз пришлось вспомнить доброго Павла, ссудившего жетонами на проезд и дополнительно какими-то деньгами. Из таблички на окошке кассы выяснилось, что каждый жетон стоил тысячи!

– Очень резкая смена декораций – подумал Николай Иванович. Ему впервые показалось, что все события ночи – и проехавшие мимо милиционеры, и охранник в ремонтирующемся банке со своей подружкой, и астрономическая цена жетона на метро превращают серьезные поступки в игру. Игру, правил которой он, Николай Иванович Старцев, не знает. Даже то, что на одной стороне жетона было написано Санкт-Петербург, казалось большим подвохом. Неужели то, о чем спорили санитары несколько лет назад, произошло! Схема линий метрополитена в вагоне доказывала это.

Николай Иванович доехал до проспекта Ветеранов. В такое время людей в метро было мало – это был один из первых поездов. А те, что все же ехали куда-то, на Николая Ивановича не смотрели. После Кировского завода в вагоне не осталось никого. Николай Иванович совсем перестал даже думать, что одет не так, как ему бы хотелось. Он пытался представить встречу со старым другом, с которым в свое время много было переговорено и много выпито при этом тридцать третьего портвейна. Точный адрес был забыт, но приметы помнились – школа в окружении деревьев и кирпичное строение с электрическими щитами совсем напротив парадной. Почему-то Николай Иванович не опасался, что в столь ранний час он может не оказаться желанным гостем.

– Только поспевшая к тому времени публикация на Западе нескольких текстов предотвратила его арест – вспоминал Николай Иванович.

– А я тогда ничего не писал, только читал и играл – думал он уже о себе.

Выяснилось, что ноги помнили дорогу много лучше головы. Моторная память, оказывается, диссиденту нужна не меньше, чем спортсмену. Дверь открыла Наталья – жена друга. Она минуту молча смотрела на Николая Ивановича, потом охнула и обхватив себя руками – чтобы не распахивался халат – отступила в глубь квартиры. Безусловно, годы изменили ее. Лицо несколько расплылось, тела стало как бы больше, но глаза оставались прежними. Именно такими глазами она смотрела на мужа и его авторитетного товарища, когда они показывали, бравируя друг перед другом, впервые в жизни полученные повестки на Литейный четыре. Взгляд был наполнен жалостью и предвиденьем.

– Коленька… Коля! – сначала прошептала, потом воскликнула она, – не стой в дверях, проходи.

Николай Иванович вошел в прихожую, потоптался, не зная, прилично ли снять ботинки, потом все же снял их и босиком двинулся на кухню, куда скрылась Наталья. Она уже ставила на плиту чайник.

– Я сейчас найду тапочки. Пол-то чистый, да ты босиком. Проходи, проходи в комнату, дочери нет сейчас – уехала в Америку на стажировку.

– А Вячеслав? Его бы разбудить…

– Иди в комнату, Коленька. Я сейчас приготовлю. Тебе яичницу – побыстрей, или картошку с окорочками разогреть?

– Яичницу. Хотя, наверное, еще рано для завтрака. Да и Вячеслав спит. Ты уж сама его разбуди, а то он со сна и не поверит.

– Иди в комнату, Коленька. Знаешь ли, Вячеслава здесь нет. Развелись мы…, два года как развелись.

Николай Иванович посмотрел на затылок отвернувшейся к плите Натальи и тихонько удалился в комнату. Что-то было неясно. Ничего ведь с виду не изменилось. И мебель та же. Только "Часы" и "Просвет" стоят в книжном шкафу на виду, ни от кого не прячась.

Николай Иванович сел на стул возле торшера и не застеленной постели, положил руки на колени. Ужасно вдруг захотелось есть. Есть и спать. Вячеслав знаком с западными журналистами, благодаря ему побег мог увенчаться полным успехом. А уже получается заминка. Впрочем, Наталья должна знать, где его найти.

Вошла Наталья, убрала со стола какое-то шитье.

– Я тебе сюда принесу, или как прежде – на кухне.

– На кухне. Лучше, как прежде.

Николай Иванович с трудом поднялся, вдруг почувствовав, что тяжело не просто ходить – тяжело уходить от постели с чистым и еще не остывшим, наверное, бельем.

Наталья разогрела все же картошку с куриными окорочками. Их было два на тарелке.

– А где остальная курица?

– Вам не давали разве? Это так и продается – только окорочка.

Николай Иванович вспомнил убогие больничные порции. Вспомнил и то, как засовывал два пальца в рот и выворачивался наизнанку, лишь бы выдавить из себя полученные лекарства. Это была его хитрость – принимать все, а потом при первой же возможности уходить в туалет. Обманом удавалось снижать количество препаратов, вкалываемых в кровь посредством иглы.

– Нет, нам не давали, – ответил он.

Наталья села напротив, потом спохватилась о чем-то и потянулась к холодильнику.

– Вина выпьешь?

– Давай вместе.

Наталья принесла из комнаты два бокала и они выпили.