Мантенья писал не только этот огромный полиптих, но попутно выполнял и заказы Изабеллы д’Эсте, создавая праздничные аллегорические холсты, он также провел два года в Риме, расписывая капеллу для Иннокентия VIII. Возвращаясь из Рима с новыми впечатлениями от античности или отвлекаясь от письма заказных картин, Мантенья снова брался за «Триумфы», но дважды и трижды входить в одну реку затруднительно. Оправданием служит масштабность замысла. Так порой случается, автор полагает, что возможно писать главный опус своей жизни дискретно, как бы параллельно текущим, не столь важным заказным работам. Как правило, это ложное допущение, и автор за него расплачивается. Сила Мантеньи с возрастом не ушла: художник выполнил в эти же годы несколько произведений, тематически связанных с замыслом «Триумфов», но автономных. Его гризайли «Юдифь с головой Олоферна» и «Сивилла с Пророком» пластически и интонационно примыкают к «Триумфам», но – просто в силу того, что небольшие вещи писались в едином порыве – эти гризайли выглядят убедительнее, нежели тяжеловесные «Триумфы». Однажды Делакруа высказался по поводу больших произведений: «Картина должна выполняться одним прыжком». И в самом деле разделить прыжок на этапы чисто физически не представляется возможным. «Страшный суд» Микеланджело и его же потолок Сикстинской капеллы как раз являют пример того, как неуклонная работа помогает сохранить напряжение общего замысла даже в громадных масштабах. Толстой в «Войне и мире» или Данте в «Комедии», несмотря на протяженность исполнения обширного произведения, сумели сохранить цельное впечатление и равномерное напряжение интонации.
В случае «Триумфов» это далеко не так. Возможно, Мантенья убеждал себя в том, что коль скоро картина посвящена проблеме сознания и рефлексии, то дополнительная рефлексия и обдумывание, рефлексия на тему рефлексии, так сказать, не может повредить сложности замысла. И, по сути, так оно и есть. Но, подобно тому, как бесконечный роман «Человек без свойств» писался Робером Музилем двадцать лет и так и остался незавершенным, так и «Триумфы Цезаря», как это ни горько сознавать, выглядят не вполне законченными. Замысел грандиозен; но придирчивый зритель замечает, что из картины исчез пресловутый контрапункт – то самое средоточие переживания, которое столь наглядно демонстрирует именно живопись.
Как никто иной, Мантенья был мастером контрапункта; его сдержанная интонация позволяла выделить одну деталь – сжатые губы, складку, исказившую лицо, вздувшиеся вены на шее – чтобы передать напряжение, смертную муку, замолчанную боль. И этой выразительной детали всегда хватает, чтобы держать весь холст в напряжении. Есть такие детали, безусловно, и в «Триумфах»: согнувшийся под тяжестью трофея с доспехами воин; печальный юноша, несущий трофей, как знамя, – эти образы ценны сами по себе. Однако того ровного напряжения, какого мастер достигает в «Мертвом Христе» и «Святом Себастьяне», в полиптихе нет.
Это ведь не вопрос объема текста, но вопрос интенсивности развития мысли, за которой зритель следит, но в некий момент следить устает. Возможно, мысль автора недостаточно оригинальна, чтобы удержать читателя; но чаще бывает так, что даже оригинальная мысль выхолащивается монотонностью речи. Преимущество – но и обязанность – живописи в том, чтобы соединить всю историю и всю информацию в единый момент, подчинить одному взгляду. Толстому или Диккенсу, чтобы сохранить напряжение читателя при чтении эпопеи, требуется равномерно развивать всякий характер и всякую мысль доводить до катарсиса (чего Музиль сделать не может, или это не входит в его планы); но художнику надо все страсти персонажей и символическое значение цветов слить в единое целое, которое глаз видит мгновенно. Длительная дискретная работа над «Триумфами» к такому результату не привела.
Невнимание сильных мира сего (включая и современников мастера, и Стюартов) вызвано еще и тем, что произведение кажется одновременно и величественным, и вялым. Сколь бы ни были циничны властители, эту вялость они чувствовали. И если быть честным с самим собой (что всегда непросто, если речь идет о великом имени), то вялость «Триумфов» поражает именно потому, что замысел огромен.