– Я буду худеть, – сказала Сара и задержала дыхание. Будто высунулась в осеннюю прохладу из нагретого салона. – Я так решила. Снова записалась к диетологу… и в зал.
Рома молчал. Не сводил взгляда с влажного асфальта перед машиной. Руки его расслабленно лежали на руле.
– Я не могу подняться по лестнице. У меня одышка. Спина болит, – Сара свела напряженные пальцы в замок, старалась контролировать интонации, но все равно звучала так, будто оправдывается. – Я буду худеть.
Рома смотрел прямо. Лицо его не поменялось, лишь нечто непривычное закралось во взгляд.
Этап второй – разочарование. Сара видела это у Кирилла и у всех, кто был до него. Будто зеленый лист, еще живой, еще мягкий, покрывается холодным инеем.
Она все ждала, что Рома закатит глаза и выплюнет через сжатые губы очередную лекцию о «навязанных стереотипах общества». На всякий случай, посмотрела на спидометр, но стрелка не вышла за пределы допустимого.
– Хорошо, – сказал Рома спокойно и, наконец, повернулся к Саре. Улыбнулся. – Если ты так хочешь.
100 килограммов
Гриша, все такой же челкастый, как и в школе, лупит ее пластмассовым подносом по пузу. Пузо отдается приглушенным звуком, как натянутая барабанная мембрана.
– Хочешь кушать, Сало? – кричит одноклассник. – Хочешь кушать? Доешь за мной, Сало!
Сара визжит от ужаса, когда ее живот раздувается, как шарик в руках детского аниматора, и стропы качелей трещат от натуги.
– Ребята, тут Сало голодное!
С портретов на нее смотрят Сары. Толстухи хохочут во всю, тычут жирными пальцами:
– Сало у Сары свисало, у Сары Сало свисало, свисало Сало у Сары…
Живот разрастается до потолка, упирается пупком в пружину.
– Сара! Сало!
Она всегда была Салом. Никто и не пробовал воспринимать ее иначе.
Этап третий – принятие.
104 килограмма
Еда теряет вкус. Мясо в клюквенном соусе, паста с креветками или кремовое пирожное. Любое кулинарное ухищрение Рубенса, любая специя теперь во рту как пенопласт. Сара различает лишь едва уловимый запах чеснока от пальцев художника, когда он ее кормит, и кисловатый от собственного тела. Теперь она потеет чаще.
Сара забыла о голоде. Как только замечает, что тяжесть в набитом брюхе идет на спад, вновь просит добавки.
Невидимая сила вдавливает в ремни, и спина то горит огнем, то будто погружается в ледяную воду. За болью Сара не чувствует влажных поцелуев на груди, и как руки Рубенса шарят по ее бедрам. Не чувствует его внутри.
Сара жует и смотрит в потолок.
107 килограмм
Что он сделал?
Что сказал ее начальству, родным? Полиции?
Он всегда умел найти нужные слова, чтобы получить желаемое. Затащил ее в этот подвал с той же легкостью, как затаскивал в ресторан, где они познакомились, каждые выходные. Уговорил «пошалить напоследок», последний раз в сезоне покататься на качелях, прежде чем закрыть дачу до теплой поры.
Сара не удивилась бы, узнай как он льет слезы в кабинете следователя, выдумывая новую байку. Может даже разок грохнулся в обморок, творческая же натура.
И все-таки. Рубенс должен быть первым подозреваемым, почему его не затаскали по комитетам, прокуратурам или где там людей ищут?
Чтобы найти, надо знать, где искать, а неприметную дверь в нише прихожей так легко заставить сервантом.
Сара подрагивает от мысли, что полиция могла здесь быть. Прямо над ее головой. А она проспала или не услышала за скрипом пружины. Жевала, когда должна была кричать…
Горячая волна поднимается к горлу, обжигает нос и Сара тянет подбородок к груди, чтобы не захлебнуться в собственной блевотине. С трудом сглатывает ком вонючей жижи.
Хватает ртом воздух и пытается прикинуть, как давно ее перестали искать.
109 килограммов
Рубенс все чаще остается с ней.
Раньше он мог уехать почти на весь день, мотаясь в город по делам и за продуктами. Не забывая заранее накормить и поставить чистый таз.
Теперь отлучается лишь в туалет, на кухню и встретить курьера. Спит на диване, смотрит телек, читает. Может часами кружить вокруг Сары, заложив руки за спину, любуясь. А потом садится рисовать.
Хуже всего, когда он говорит. Обижается, если Сара не отвечает. Тогда она просит его приготовить что-нибудь вкусненькое, и окрыленный художник взлетает по лестнице, не забывая накрыть свою музу шерстяным пледом. Обогреватель не справляется с холодом подвала в последнее время.
В моменты, когда она одна, Сара подтягивается. На сантиметр, может больше. Но не держится долго, резко отпускает руки. Пружина скрипит, от бетонной пыли режет глаза и хочется плакать. Но проклятый крюк, кажется, не отошел от потолка ни на волос. Сара смотрит на него, как поросенок на нож мясника, и сдерживается, чтобы не завизжать.
«Будь там два крюка, у тебя не было бы шансов», – успокаивает она себя. – «Но он один».
Спина разрывается болью с каждым толчком, локти сдавливают невидимые тиски. Руки теперь могут держать Сару гораздо дольше, чем в первый раз, но ставка не на длительность подъема, а на количество подходов. Жар разливается по плечам, и Сара пробует снова.
Раз за разом.
111 килограммов