Честь снайпера

Изредка в исторические хроники попадали поражения. Например, на картине «Бойцы 113-й транспортной бригады обороняют мост в Чорткове» были изображены бесстрашные водители, ведущие бой с немецкими парашютистами за какой-то забытый богом средневековый мост. Свэггер опознал в немецких солдатах десантников по характерным каскам и комбинезонам, а также по странному оружию, которым вооружались исключительно они, как, несомненно, установил советский художник, проведший тщательное изучение обстоятельств боя. Боб понял, что хотел передать художник: водители грузовиков не относились к боевым частям, они находились в тылу, далеко от передовой, однако когда на них свалились десантники, они вступили в неравный бой с противником, многократно превосходящим их умением и опытом. На картине поднаторевшие в таких делах немецкие парашютисты, завладевшие мостом и противоположным берегом реки, буквально расстреливали дилетантов-транспортников. Похоже, для немецких десантников тот день выдался удачным, чего нельзя было сказать про русских водителей.

И да, действительно, время от времени попадались полотна, изображающие снайперов. Лучшим был партизан на дереве, в маскхалате, едва различимый в листве, с винтовкой Мосина с прицелом ПУ. На картине были точно и досконально переданы все нюансы снайперского ремесла, и, хотя сам Свэггер ни разу в жизни не забирался на дерево, он увидел слившееся с кроной тело, напряженные мускулы, легкость указательного пальца на спусковом крючке — и все это было передано правильно. «Снайпер Викторенко несет смерть врагу» — гласила бронзовая табличка, переведенная Рейли; у Свэггера не возникло никаких сомнений в том, что в тот день снайпер Викторенко действительно принес врагу смерть. Он с радостью приобрел бы эту картину, если бы ее выставили на продажу.

И все же в общем и целом поиски окончились неудачей. Помимо Викторенко, несущего смерть, Свэггер и Рейли раскопали еще три картины со снайперами, на одной из которых даже была изображена где-то в снегах женщина-снайпер, выдвигающаяся на позицию, чтобы подстрелить какого-нибудь гунна.

Молодой директор музея возвратился как раз тогда, когда они убирали на полку последнее полотно.

— Знаете, а мне пришла в голову одна мысль, — сказал он.

— Замечательно, — обрадовалась Рейли. — У нас все свежие мысли закончились.

— Как я уже говорил, я пришел в музей в седьмом году, но мой предшественник проработал здесь больше тридцати лет. Он был учеником того самого человека, который основал музей сразу же после войны, в 46-м году, бывшего партизана из отряда Бака. Вот мне и пришло в голову, что, может быть, основатель припрятал или оставил себе те «запрещенные» картины, которые вы ищете, вместо того чтобы их сжечь, как требовал НКВД. В конце концов, он был украинским националистом и не очень-то жаловал русских. К тому же после войны советские власти объявили Бака и его партизан врагами народа. Официально Бака оправдали только тогда, когда Украина стала независимым государством. Так или иначе, я позвонил этому человеку, и у него действительно есть несколько полотен, оставшихся от основателя музея, хотя сам он их никогда не смотрел. Я вам объясню, как проехать к нему домой.

— Вы нам очень помогли, — искренне поблагодарила его Рейли. — Будем надеяться, нам повезет.

В качестве дополнительной меры предосторожности Свэггер не воспользовался указаниями директора музея, а составил другой маршрут. По указанному адресу они с Рейли нашли склочного старого льва с седой гривой, который к своему преемнику не испытывал ничего кроме бесконечного презрения — «молодой кретин, он даже не украинец!», однако кое-какие картины у него действительно имелись, вынутые из рам и свернутые в трубку, давным-давно забытые. Старик начал какой-то долгий рассказ, и Свэггер делал вид, будто внимательно его слушает, поскольку старик вообразил, что американский гость его понимает. Но вот наконец настал черед того, ради чего они сюда приехали.